Контакте №1 (57) Февраль 2006
Чудом уцелевшие странички.
Имя Мусы Джалиля, его подвиг давно и прочно вошли в историю нашего народа. Сколько бы ни было связанных с именем поэта слухов и недомолвок, все они опровергались документально. О подвиге Джалиля знает теперь весь мир. И способствовали этому усилия многих писателей — А. Фадеева. К. Симонова, И. Френкеля, татарских литературоведов Ш. Маннура, Р. Ишмуратова, А. Исхака, Р. Бикмухаметова, Н. Юзеева и других... Настоящий подвиг в исследовании судьбы Мусы Джалиля совершили Г. Кашшаф и Р. Мустафин. Они собрали множество свидетельств о жизни и деятельности поэта-героя, нашли десятки свидетелей, записали их воспоминания.
В своей книге «По следам оборванной песни» Р. Мустафин впервые
приоткрыл занавес тайны над трагической судьбой 2-й Ударной
армии. В редакции газеты этой армии Джалиль проработал несколько
месяцев.
В те годы, когда писалась книга, даже название 2-й Ударной
армии считалось запретным и вычеркивалось цензором. Причина
тому —
предательство генерала Власова, который несколько месяцев,
в конце Любанской операции, командовал армией. И на бытовом,
и
на высшем уровне распространялась версия, что большинство бойцов
2-й Ударной вместе с Власовым сдались в плен и вошли в состав
Русской освободительной армии (РОА). Потому даже выживших в
тех боях под Новгородом ветеранов армии нет-нет да и называл
какой-нибудь
знаток истории «власовцами».
По сути дела: такое же клеймо стояло и на имени Джалиля. Но
Мустафину удалось совершить почти невозможное — именем Джалиля,
его подвигом
реабилитировать саму 2-ю Ударную, очистить от клеветы доброе
имя десятков тысяч солдат, погибших и выживших в волховских
болотах.
Долгое время не удавалось найти свидетелей, которые могли
бы подробнее рассказать о жизни Джалиля в редакции армейской
газеты
«Отвага». Отрывочные данные из воспоминаний сотрудников
редакции Е. Вучетича, Л. Обыденой не давали полной картины.
Правда,
Мустафин знал о существовании «некоего капитана Черных»
и ответственного секретаря редакции В. А. Кузнецова.
В 1981 году поисковый отряд студентов филфака КГУ «Снежный
десант» начал совершать экспедиции по местам боев 2-й
Ударной армии.
На похоронах солдат, найденных в лесу, удалось познакомиться
с бывшей медсестрой, воевавшей в Долине смерти под Мясным
Бором. Ниной Марьяновной Карабановой. Она рассказала
ребятам о том,
что в Москве живет тот самый полковник Кузнецов, который
работал в редакции вместе с Джалилем и сохранил целый
архив.
Вскоре состоялась наша встреча с Виктором Александровичем.
Прежде всего поразило обилие документов, которые он
сохранил. Здесь
были не только номера газеты «Отвага» с публикациями
Джалиля, но и гранки номера, который готовился к печати
24 июня
1942 года (последний день сражения армии в кольце).
Здесь были
фотографии, черновые записи, эпиграммы сотрудников
редакции, рисунки и
самое
главное — дневник Кузнецова. Вел его Виктор Александрович
с начала до конца Любанской операции. Именно в этом
ценность дневниковых
записей — впечатления очевидца. Без акцентов, расставленных
по прошествии времени.
Нас в этих записях заинтересовали, конечно, прежде
всего две личности – Джалиля и Власова. Две наиболее
известные
фигуры,
связанные со 2-й Ударной армией. В судьбах этих людей
есть что-то общее, но как отличается итог жизни!
И тот, и другой
до войны,
до направления на Волховский фронт были известными
в стране людьми. Поэт, председатель правления Союза
писателей
Татарии,
депутат,
служивший в звании старшего политрука при штабе Волховского
фронта, М. Залилов 6 апреля 1942 года вошел в состав
редакции армейской
газеты. Генерал-лейтенант, командовавший 20-й армией,
разгромившей немцев под Волоколамском и Солнечногорском,
А. Власов 19
апреля того же года был по приказу Ставки назначен
командующим 2-й
Ударной.
И тот, и другой в конце июня-июля 1942 года попадают
под Мясным Бором в плен. Оба соглашаются сотрудничать
с немцами
в составе
национальных формирований, созданных из числа военнопленных.
Оба имеют возможность относительно свободного передвижения
по лагерям военнопленных, располагавшимся в Европе.
Беседуют с соотечественниками.
Выступают в печати с призывами к военнопленным
землякам. Только Джалиль делает все для того, чтобы осуществлять
подпольную работу в татаро-башкирском легионе,
и
фашисты приговаривают
поэта к
казни на гильотине. У Власова же совсем иная цель:
на немецких штыках ворваться в Россию, чтобы ликвидировать
«сталинский
строй», установить демократию европейского образца.
(Во
всяком случае
такова официальная версия его выступлений). Повесили
Власова по приговору советского трибунала как предателя
номер один.
Ниже следуют отрывки из интервью и дневника В.
А. Кузнецова. Полностью дневник готовится к изданию
отдельной брошюрой.
Если вас заинтересуют история редакции газеты
«Отвага», судьба 2-й
Ударной армии, подробности Любанской операции,
изложенные
старшим политруком Кузнецовым, обращайтесь в
редакцию «Книги Памяти»
Татарстана.
Остается только раскрыть секрет столь долгого
молчания этого свидетеля. Виктор Александрович
Кузнецов
— полковник Главного
Разведывательного Управления СССР, работал
долгое время в США и Канаде. В отставку вышел сравнительно
недавно.
Михаил ЧЕРЕПАНОВ.
Руководитель рабочей группы «Книги Памяти»
Республики Татарстан.
Из интервью В. Д. Кузнецова
После войны я несколько раз получал письма от Мустафина с просьбой
рассказать о том, что я помню о Мусе. Но если все, что я
помню, написать — нужно довольно много времени, которого
у меня до
самого последнего момента было немного. Я первый год, как
вышел на пенсию, и потому раньше у меня не доходили руки.
Прежде всего, хочется сказать несколько слов о книге Мустафина
«По следам поэта-героя», которую он мне прислал. (...) Конечно,
его выводы основаны на рассказах очевидцев, но многие из
них... преувеличивают. Например, Мерецков, Вучетич в свое
время подтверждали
версию, что Муса в составе 2-й Ударной армии был зажигательным
поэтом, что его стихами зачитывались бойцы, что все ждали
его газетных выступлений. Это преувеличение. Я помню только
одно
стихотворение Мусы, написанное на русском языке, — «Весенние
резервы Гитлера». Оно было опубликовано в «Отваге». Может
быть, было еще два-три, но тогда особого впечатления они
не произвели.
Дело в том, что переводить его стихи с татарского было некому.
Мне кажется, главное, что Муса славится не своей деятельностью
в редакции «Отвага», а своей последующей судьбой моабитского
пленника. И добавлять к этому ничего не надо.
Муса Залилов был немного постарше всех нас. Это был очень
скромный, сдержанный в проявлении своих эмоций человек.
Он редко сердился:
я даже не могу припомнить ни одного случая, чтобы его что-то
особенно раздражало, чем-то он был недоволен. У нас ведь
в редакции всякие люди были — и очень веселые, и язвительные.
Он к числу
их не относился. Производил впечатление человека очень
сдержанного, замкнутого. В сущности, он в тех условиях таким
и был, он
не
относился к числу людей, которые быстро сходятся с окружающими.
Держался в основном особняком. Наверное, потому, что был
старше нас. Не помню, чтобы он близко сходился даже с теми
людьми,
с кем жил в одной землянке. Даже с Львом Моисеевым, заместителем
редактора, который привел его из Малой Вишеры, у них не
было особой дружбы. И мы, в свою очередь, тоже относились
к нему,
как старшему товарищу. Несмотря на свою замкнутость, он
был человеком
положительным во всех отношениях. Он всегда был вместе
с коллективом, хотя особенно в нем не выделялся, как, например,
веселый и
общительный Михаил Яковлевич Каминер, который очень скрашивал
наши особо
трагические минуты. Джалиль на правах старшего снисходительно
к нам приглядывался, был очень толковым членом коллектива
и относился ко всем очень доброжелательно. Вообще в нашем
коллективе
по традиции
сложилась атмосфера исключительной доброжелательности во
взаимоотношениях друг с другом, в отношении к делу, к работе,
к тем обязанностям,
которые у каждого были. Так что Муса был достойным членом
этого коллектива, и мне думается, что эта обстановка дружбы,
взаимоотношений,
которая у нас сложилась, в какой-то мере предопределила
дальнейшую
судьбу нашего Мусы Джалиля.
Первое время он присматривался к делам. Одним из первых
его заданий было посещение штаба, политотдела. Редактор
Николай
Дмитриевич
Румянцев, учитывая, что он у нас новичок, поручил Мусе
ознакомиться с обстановкой, с сотрудниками газеты, с
работниками политуправления
армии. Кроме этого, Муса очень любил посещать госпитали.
И Румянцев всячески поощрял это. В госпиталях, как правило,
находились
очень
интересные люди, которые только что вышли из боя. Они
могли рассказать много подробностей, о которых даже на передовой
не всегда узнаешь
— там не до этого. Как это ни странно, но иногда наиболее
интересную информацию мы получали не из частей, а именно
от очевидцев
событий, которые оказывались в госпитале. Многие из заметок
Джалиля были
посвящены именно таким людям. Встречались рассказы о
медработниках,
об обстановке в госпитале.
Хорошо помню, что у Мусы были записные книжки, очень
похожие на те, которые известны теперь всему миру.
В них он постоянно
делал какие-то записи. Не исключено, что некоторые
из стихов Моабитского цикла он написал еще будучи в редакции.
Свидетельство
тому я нашел в самих стихах. Например, взять стихотворение
о том, как мальчишка-шалун не мог дотянуться до звонка
и попросил позвонить прохожего дядю. Когда же тот помог,
мальчишка
зовет
его удирать вместе с ним. Так вот я отлично помню случай,
который мог послужить поводом для написания этого произведения.
Подобный
анекдот рассказал как-то в редакции Каминер (он и сейчас
еще жив-здоров). Это был, как я уже сказал, заводной
парень, служил
у нас притчей во языцех. Никогда ни на что не обижался,
был очень
остроумным. И вот он-то рассказал о том, как мальчишка
обманул взрослого человека, заставив его позвонить
в
чужую квартиру.
Джалиль при этом присутствовал, и ему, как и нам всем,
очень понравился этот рассказ. Все мы тогда долго смеялись.
Видимо,
тогда Муса и написал свое стихотворение.
Надо сказать, что многие из датировок, стоящих под
стихами Джалиля, у меня вызывают сомнение. Так, например,
некоторые
датированы
июлем 1942 года. Если учесть, что Муса попал в плен
после 25 июня, будучи раненым, ясно, что в таком
состоянии он не мог
писать стихов. Позднее это было или раньше, до пленения.
Среди материалов последнего номера «Отваги», который
так и не увидел свет, у меня сохранилась последняя
заметка Джалиля, которую
он написал на свободе. Написана она уже в последние
часы до
выхода нашей армии из окружения. Заметка о связистах.
Муса
был в одном
из штабных подразделений связи, которые до самого
последнего момента поддерживали связь между армейскими
подразделениями,
а также со штабом фронта. Вот он и описывает, как
в таких тяжелых условиях в районе Мясного Бора,
в самом
перешейке,
связисты
обеспечивают боевую связь. Заметка сохранилась
у меня отпечатанной на машинке.
Не исключено, что Джалиль сам ее напечатал или
продиктовал прямо из блокнота машинистке Вале Старченко.
Обрабатывать
ее было уже
некогда — вражеские автоматчики прорвались в расположение
редакции. Заметка не была набрана, как некоторые
из последнего номера,
на ней не осталось отпечатков пальцев наборщика.
В ней названо много имен: командир подразделения
связи майор Айзенберг, старший политрук Темин,
старший лейтенант
Черкас,
красноармейцы Лунев, Пастухов, Стерликов, Швыдкин,
Миль-цаев, Лосев, Мифтеев. Под заметкой поставлена
подпись капитана
Кубасова, от имени которого Залилов ведет рассказ.
Обыкновенная вроде бы заметка. Обыкновенная,
да не очень! Как старательно перечисляет Джалиль
новые
для него имена,
словно
опасаясь оставить кого-то неотмеченным. с каким
вниманием
присматривается он к тем, кто творит повседневный
ратный подвиг. Как знать,
может быть, выжил в крошеве войны кто-нибудь
из тех, кого называл Джалиль
в своей последней заметке, кто в ту трагическую
минуту и не подозревал о соприкосновении с человеком,
которому
суждено
было самому превратиться
в сверкающую легенду...
Из дневника В. А. Кузнецова
28 марта 1942 года. Мне довелось побывать в деревне Дубовик.
Здесь месяц назад, 26 февраля, погиб наш товарищ — Всеволод Эдуардович
Багрицкий. Впрочем, Всеволодом Эдуардовичем он еще и не успел
стать. Для всех он был просто Всеволодом, а сам любил называть
себя Севкой. Всеволод Багрицкий — первая жертва, понесенная редакцией
в этой войне.
В деревне — следы разрушительной бомбежки, той самой, в которой
погиб поэт. Я разыскал дом, в котором произошла трагедия. Он
уцелел, но насквозь прошит множеством осколков крупной авиабомбы.
Этими же осколками был насквозь пронизан и Всеволод. В тот день
Багрицкий торопился в Дубовик, чтобы побеседовать с летчиком,
сбившим накануне в неравном единоборстве два немецких истребителя.
К большому своему сожалению, я не нашел в своих записках фамилии
летчика-героя. Он погиб во время беседы вместе с Багрицким. Когда
над деревней появились немецкие бомбардировщики, Багрицкий и
летчик отошли от окна и сели на пол в простенке. Это была единственная
мера предосторожности с их стороны. Мгновенная смерть так и настигла
их в этом положении. На бледном лице Всеволода навек застыло
выражение удивления или, пожалуй, недоумения, словно в последний
миг своей жизни он произнес негромко: «О!»
На сохранившейся у меня карте тех лет крестиком отмечено место
могилы Багрицкого. Гроб мы соорудили из случайно уцелевших ворот
крестьянского сарая. Никаких других материалов в выжженных немцами
окрестных деревнях нам найти не удалось.
Скорбная группа «отважников» собралась в тот день у могилы. Легкий
снег падал на землю, оседал на ветвях елей, ложился на лицо поэта
и не таял. Это последний чистый дар земли, который Всеволод уносил
с собой в могилу. Коротко прозвучал в морозном воздухе нестройный
залп наших выстрелов.
Я вечности не приемлю,
Зачем вы меня погребли?
Мне так не хотелось в землю
С любимой моей земли.
Эти немного перефразированные стихи Марины Цветаевой, которые
любил повторять Всеволод Багрицкий, вырезал на куске фанеры Евгений
Викторович Вучетич.
16 апреля. Работой газеты постоянно интересуется дивизионный
комиссар Иван Васильевич Зуев — член военного совета нашей
армии, прибывший к нам из 4-й армии. Герой гражданской войны
в Испании,
удивительно деятельный и сердечный человек, он сразу стал любимцем
всех политработников армии, да и солдат тоже. Редактор часто
бывает у него и у начальника политотдела армии И. И. Гаруса,
и по их рекомендации наши корреспонденты вовремя оказываются
там, где происходят наиболее интересные и решающие события.
Оперативный состав редакции — Николай Родионов, Александр
Ларионов, Борис
Бархаш, Лев Моисеев, Александр Кузьмичев — поддерживает постоянную
связь с членом военного совета и политотделом, и газета никогда
не страдает от недостатка самой свежей боевей информации.
На днях наш редакционный коллектив пополнится еще одним новым
сотрудником – приехал Муса Джалиль, известный татарский поэт,
который производит впечатление серьезного и энергичного журналиста.
В редакцию его привез из Малой Вишеры Лев Моисеев. Они знакомы
еще по совместной довоенной учебе в МГУ. Лев Александрович
отзывается о нем в высшей степени похвально. Сейчас он знакомит
Залилова
с редакционным коллективом, представил его в политотделе, вместе
они ездят в подразделения и части армии.
В газете особое место принадлежит боевому отделу. Возглавляет
этот отдел Николай Никитович Лихачев, или Никитич, как его
привыкли называть в редакции. Все материалы о боевой деятельности
войск
армии проходят, как правило, через него. А наиболее ответственный
материал в газете — оперативная сводка «На нашем участке фронта»
— готовится лично им. Составляя сводку, Никитич долго изучает
карту, сопоставляет данные, полученные в штабе, с заметками
наших корреспондентов, с вчерашними и позавчерашними сводками.
Динамику
боя, своеобразную пульсацию фронта на нашем участке он знает
и чувствует не хуже любого штабиста. Материал Никитича наши
редакционные шутники именуют «Малой сводкой «Сов-информбюро»,
впрочем, именуют
с достаточной долей почтительности, так как знают свою полную
зависимость от Никитича, когда несут ему свои материалы. Беседы
с Никитичем для наших газетчиков — самое изнурительное испытание,
которого они страшатся, пожалуй, пуще, чем вражеских бомбежек.
(...).
В обязанностях наших «отважников» все как-то странно перепутано,
все не по штату, почти каждый может заменить каждого. «Налет
гражданской шелухи», как когда-то в самом начале существования
нашей ополченской дивизионки определил наш редакционный сатирик
Марк Геллер, так и не слетает с нас. Профессор-философ Борис
Бархаш охотно едет к авиаторам, чтобы рассказать о подвигах
летчиков. Филолог Лазарь Борисович Перльмуттер чаще других
усаживается
по ночам принимать по радио официальные материалы для армейских
газет: его поразительная пунктуальность оберегает нас от каких-либо
досадных промахов при приеме важных сведений по радио. Он же
нередко исполняет и обязанности корректора. А наш штатный корректор
Женя Желтова, в недавнем прошлом студентка Ленинградского университета,
нередко выпрашивает у меня разрешение на поездку в часть, и
тогда в газете появляется корреспонденция, которой могли бы
позавидовать
многие наши газетчики, но не делают этого лишь из профессиональной
гордости.
Вот тихим ранним утром наша дружная редакционная семейка живописно
расположилась возле редакционных машин, спрятавшихся под деревьями
и замаскированных хвойными ветками. Последнее время нам редко
удается встречаться вот так, всем вместе. Большую часть времени
наши корреспонденты находятся в частях, ненадолго возвращаются
в редакцию, чтобы освободиться от своих блокнотных записей,
и снова разъезжаются по частям.
Хорошая погода выманила из землянок даже наборщиков. Они пристроили
свои наборные кассы на самодельных козлах под деревьями. Завязывается
неторопливая общая беседа. В какой-то связи Муса Джалиль упоминает
Омара Хаяма. Вспоминается другие великие имена древности. Виталий
Черных не упускает случая затеять очередную дискуссию, на этот
раз имеющую явно восточную окраску.
Мирный спор неожиданно прерывается вражеским воздушным налетом.
19 апреля. Наши части теряют свою ударность...
Но как же тяжело оставлять мысль о наступлении. Мы были так
близки к цели. «Остался еще один стремительный бросок вперед
на крупный
узел сопротивления немцев, и выстрелы наших орудий, пулеметов,
винтовок сольются в единый победный хор с героическими залпами
бойцов города Ленина. В нашей воле, в наших силах ускорить
соединение с героями-ленинградцами». Так писала наша армейская
газета несколько
дней назад. И это не были простые слова. Артиллеристы подполковника
М. Б. Фридланда (18-й артполк РГК) уже обстреливали Любань
из своих восьмитонных 152-мм гаубиц. Наши разведчики разглядывали
в стереотрубу окраины Любани. До нас доносились звуки артиллерийской
стрельбы федюнинцев, атакующих Любань с северо-востока, увы,
тоже безуспешно...
После падения Красной Горки наша редакция, оказавшаяся в
Озерье слишком близко к передовой, вернулась на прежнее место
в районе
Огорели.
На днях Перльмуттер и Муса Джалиль присутствовали на допросе
пленных. Лазарь Борисович, хорошо знающий немецкий, спросил
пленного летчика, каких классиков немецкой литературы тот
больше всего
любит. Словно не поняв вопроса, летчик недоуменно пожал плечами.
«Гете, Гейне, Шиллер?» — подсказывает Джалиль. Пустое дело!
Взгляд гитлеровца совершенно равнодушен. Летчик только что
переброшен
на Волховский фронт из Франции и знает только одно: убивать.
Некоторые из пленных также новички на нашем фронте, прибыли
сюда из Европы и составляют весенние резервы Гитлера.
Муса Джалиль, словно бы даже огорчившийся за духовное убожество
гитлеровцев, написал злую сатиру, которую мы даем в сегодняшнем
номере. Стихи так и названы — «Весенние резервы Гитлера».
Вот несколько строк из них:
Не резервы это — мразь.
Мокрый снег, отбросы, грязь.
Ведь весной все утекает,
Что земле дышать мешает...
8 июля. По дороге к Мясному Вору миновали могилу Всеволода
Багрицкого. Этого места я не узнал — так все изменилось
с зимней поры. На
дереве еще сохранилась фанерка: «Я вечности не приемлю...»
Холмика уже нет. Могила обвалилась и наполовину заполнена
черной водой.
В воде плавает хвойный, тоже почерневший венок. Мы подошли
с Борисом Павловичем, обнажили головы. К нам приблизился
Муса Джалиль.
— Когда-то его отец помог мне поверить в себя.
И Муса тихо прочел стихи, прозвучавшие неожиданным диссонансом
в эту невеселую минуту:
Ну как мне не радоваться и не петь,
Как можно грустить, когда день — как звон,
Как песня, как музыка и как мед!
— Это мои давнишние стихи, — говорит Джалиль, заметив наше
недоумение, — их перевел на русский Эдуард Багрицкий. В
двадцать девятом
году...
14 июня. Борис Павлович Бархаш и Муса Джалиль принесли
новости в КП. В Мясном Бору осталось прорвать не более
300 метров.
Активно действует наша штурмовая авиация, базирующаяся
за Волховом. В
районе Ольховки гитлеровцы сосредоточили до 40 танков
и значительное количество пехоты, готовясь отрезать пути
отхода частей нашей
армии на Сенную Кересть. Наши штурмовики (немцы прозвали
их «шварцентод» — черная смерть) с одного захода вывели
из строя
14 танков. Шесть
танков подбито из ПТР и ПТО. В этот же день штурмовики
разгромили колонну противника у Финева Луга.
Пришел регулировщик с дороги. Просит мобилизовать весь
народ на ремонт разбомбленной жердевки. Отправились все,
кто не
был занят на выпуске газеты.
Сейчас только шесть часов вечера, а уже девятый налет
вражеской авиации, начавшей полеты с четырех утра. Сколько
еще? Пленные
летчики показывают карты, исчерченные вдоль всей нашей
дороги квадратами-секторами бомбежки. Они получили инструкцию
—
не бояться зениток, у русских нет боеприпасов. Зенитки
и правда
молчат.
Берлинское радио объявило о полной ликвидации Волховского
фронта.
К одиннадцати вечера я потерял счет бомбежкам.
25 июня. На другой день после выхода из окружения я рапортом
докладывал начальнику отдела пропаганды и агитации
политуправления фронта бригадному комиссару Златкину о судьбе
редакции.
У меня сохранился черновик этого документа:
«Группа сотрудников газеты 2-й Ударной армии «Отвага»,
вышедшая из окружения в ночь с 24 на 25 июня, сообщает
Вам следующее.
Газета «Отвага» выходила в окружении ежедневно до самого
последнего дня. Последний номер вышел 23 июня. Номер
за 24 июня был уже
почти готов (оттиски гранок сохранены), когда в расположение
редакции прорвались вражеские автоматчики. Редакция
находилась в это время в 3-3,5 км от Новой Керести
по жердевке.
Гвардейцы 19-й дивизии Буланова занимали оборону в
800 метрах от
нас на дороге Новая Кересть—Малое Замошье. Продвинуться
вперед
в расположение
КП армии (на Дровяное Поле) мы не имели возможности,
так как дорога была разбита бомбежками с воздуха и
забита машинами,
вышедшими из района Н. Керести.
Вся материальная часть нашей типографии была уничтожена
вечером 24 июня по устному приказанию начполита Гаруса,
полученному
редактором Румянцевым. Машины мы уничтожили лишь тогда,
когда были уничтожены
все стоящие впереди нас машины.
Вечером 24 июня весь личный состав редакции и типографии
присоединился к штабу армии, находившемуся в расположении
КП 57-й стрелковой
бригады. Отсюда мы отправились на прорыв. Группа редакции
шла вместе с группой зенитчиков 100-го ОЗАД».
На отдельном листочке, сохранившемся у меня вместе
с черновиком донесения, перечислены вышедшие и не вышедшие
из окружения
сотрудники газеты и типографии. Два неравных столбца
в этом скорбном списке:
в левом, очень коротеньком, названы имена вышедших:
Холоднов И. Л., Черных В. И., Кузнецов В. А., Каминер
И. Я., Летюшкин А., Рапопорт М. М., Левин С. Вначале
этот
столбец замыкала фамилия Залилова, поставленная, правда,
под вопросом:
кто-то
говорил мне в тот день, что Мусу Джалиля якобы видели
вышедшим из окружения. Но это, увы, оказалось не так.
В правом столбце списка указаны и перечеркнуты имена
тех, кому не суждено было вернуться. Вот имена моих
товарищей, которых
я потерял в эту ночь: Румянцев Н. Д., Бархаш Б. П.,
Лихачев Н. Н.. Чазов Г., Перльмуттер Л. Б., Разумиенко
Е. Д.,
Ермакович
В. С., Желтова Е. Ф., Старченко В. Н., Голубев И. И.,
Купорев, Жестов, Смолин, Холодов Н. И., Лычагин, Кочетков
Н. А.,
Бритов, Жуликов, Лакин С. М., Елизаров К. Н., Субботин
В. А., Юлин,
Ятаев,
Ятин, Мачнев Г. В., Корочкин А. И. — наши журналисты,
наборщики, печатники, корректоры, шоферы…
Марш Памяти 2006.
События. Люди. Факты.
Имена из солдатских медальонов.
Чудом уцелевшие странички.
В гостях у «Истины»...
Музей-мемориал Великой Отечественной войны
(1941-1945 гг.)
Цикл мероприятий, посвященных 100-летию со
дня рождения Мусы Джалиля.
Дорогами памяти...
Уроженцы Республики Татарстан, найденные во
время поисковых экспедиций, родственники которых пока не найдены.
Сердце подскажет.
О долге и чести воинской.
Аустерлицкое сражение.
Война.
