Мы в соцсетях: Контакте

Издательство "Отечество"


История медицинского обеспечения военных городков Суслонгер и Сурок в 1941–1946 годы


УЧЕБНЫЕ ЧАСТИ В ПОСЕЛКАХ СУСЛОНГЕР И СУРОК

 

Из воспоминаний Плоткина Бориса Иосифовича [5]: «В январе 1943 года был объявлен призыв 1925 года рождения. Прошли медицинскую комиссию за три минуты, нам задали несколько вопросов: — Руки-ноги есть? Слышишь меня? Видишь? Годен к строевой! … Нашу команду отправили в Сурок, который славился своим голодом ничем не меньше Суслонгера. На месте бывших лагерей для заключенных разместили запасные учебные части, «мясокомбинаты», как тогда говорили. Про наш Сурок ходила пословица: «Кто в Сурке не был, тот побудет, а кто был, тот не забудет». Разместили нас в старых землянках, солдаты спали на хвойных лапах. Четыре месяца подряд, вместо боевой подготовки, мы занимались строительством новых землянок. Тыловая скудная норма питания, да и то, от нашего рациона нам доставались лишь рожки да ножки. Только пайка хлеба спасала. Все повара, политработники, санчасть, все «придурки» из «постоянного» состава кормились за счет солдат. Нас приводили на обед, с которого мы уходили еще более голодные, чем когда пришли. «Придурки» нам говорили: — Это вам еще, земляки, крупно повезло, вот, в прошлом году здесь солдаты от голода пачками «дуба давали» за милую душу. Ни для кого не было секретом, что в Суслонгере и Сурке в 1942 году была высокая смертность именно от голода. Но в 1943 году видимо было уже чуть полегче. Курильщикам приходилась тяжелее, чем остальным, табака не выдавали, так они меняли свою пайку хлеба на стакан махорки, а потом «доходили до ручки». Мы выглядели как настоящие дистрофики.

Некоторые, чтобы как‑то утолить голод собирали грибы, которых было много в марийских лесах. Не разбираясь в них, они гибли от отравления. Все призывники в моей роте были простыми крестьянами, из глухой глубинки. Узнав, что я сын врача и окончил десятилетку, они не могли понять, что я здесь делаю, как вообще в армию попал. В ноябре нас зачислили в очередную маршевую роту, выдали новые ватники, и шинели, теплое белье, и объявили, что мы отправляемся на фронт, Привели на станцию. Появился какой‑то офицер, говорили, что представитель ставки. Он задал вопрос — «Кто из вас еще не стрелял из винтовки? Поднимите руки?» И вся маршевая рота подняла руки. Офицер отдал распоряжение и нас отвели на стрельбище. Здесь мы впервые выстрелили из оружия, выполнили упражнение №1 — стрельба по грудной мишени с расстояния 50 метров. Быстро «пропустили» всю роту через «стрелковый конвейер» и только после этого нас погрузили в эшелон. Поехали …Солдатам выдали табак, тут я впервые в жизни закурил. На какой‑то станции нас встречают с оркестром. Приказ: «Выгружайся!» Оказывается, мы прибыли на станцию Инза Ульяновской области, в учебную стрелковую бригаду, и поскольку мы в Сурке так и не прошли никакой боевой подготовки, то решено было нас задержать в Инзе для обучения…»

Тема смертности в запасных и учебных частях РККА является одной из наименее изученных в историографии Великой Отечественной войны. Документы, способные в полной мере раскрыть причины и масштабы данного вопроса, по прежнему доступны лишь узкому кругу специалистов. В условиях отсутствия документальных данных, высока историческая ценность воспоминаний очевидцев событий. Как правило, они схожи в описании картин массовой гибели новобранцев от голода, болезней. В народной памяти жителей Марийской Республики, Чувашии и Татарстана также сформировалось устойчивое убеждение о многочисленных потерях среди личного состава подразделений учебных лагерей и воинских соединений в районе станций Суслонгер и Сурок, готовивших пополнения для фронта. Распространенной проблемой, возникающей при обращении к устным источникам, является их фактическая неточность. Хранящиеся в Центральном архиве Министерства обороны РФ, в том числе в его филиале военно‑медицинских документов в Санкт‑Петербурге, документальные данные, полагаем, являются наиболее точными, беспристрастными и подтверждают или опровергают известные свидетельства личного характера.

В октябре 1941 года большая часть красноармейцев и начсостава учебных частей в поселках Сурок и Суслонгер размещалась в типовых землянках. Но многие жили в палатках и шалашах из сосновых ветвей, осыпанных листьями и землей. Много землянок находится в стадии строительства, которое затруднено плохим транспортом, поэтому строительный материал (доски, кирпичи) красноармейцы носят на себе со ст. Суслонгер в лагерь, что в оба конца составляет 24 км [10].

В дальнейшем офицеры жили в бараках, а красноармейцы — в землянках. Землянки с двух-, зачастую с трехэтажными нарами, недостаточно светлые, плохо вентилируемые, с большой скученностью, где находились 150–200–250 человек. Освещались они керосиновой лампой, керосина часто не хватало, тогда горели лучины.

В эпидемиологическом отношении такая землянка-казарма потенциально является рассадником ряда инфекций, в том числе туберкулеза. В условиях чрезвычайной скученности продолжительное время должны были жить вместе люди, среди которых была относительно большая прослойка лиц, еще здоровых в отношении туберкулеза, но уже бактерионосителей с затянувшейся фазой бессимптомного течения болезни. И в военных городках Сурок и Суслонгер, крайне неблагоприятная казарменная жизнь в землянках: прием пищи несколькими солдатами из общего бачка или котелка, докуривание чужого окурка, антисанитарное состояние землянок, представлявших обычно сырое помещение без достаточной вентиляции и освещения, с двумя‑тремя ярусами нар, на которых вплотную друг к другу размещались мешки‑матрацы — способствовали распространению инфекции.

Основным барьером, задача которого — не допустить в ряды войск туберкулезных больных, является военно‑призывная комиссия при районных военных комиссариатах. Имеются все основания утверждать, что в военных призывных комиссиях распознавались только выраженные случаи туберкулеза, большая же часть прочих форм туберкулеза оставались нераспознанной и эти невыявленные больные вливались в ряды военнослужащих, создавая тем самым одну из основных эпидемиологических предпосылок к распространению туберкулеза в армии — наличие нераспознанных бацилловыделителей в условиях столь тесного и неблагоприятного общежития как казарма или землянки. Значение рентгенодиагностики в работе призывных комиссий и при массовых обследованиях признано повсеместно, однако ее проведение не всегда было обеспечено. Не во всех районных больницах были рентгеновские аппараты, чтобы делать снимки призывникам.

Во время Великой Отечественной войны особенностью противотуберкулезных мероприятий в армии являлась демобилизация всех активно болеющих туберкулезом. Таким образом, основные контингенты выявленных и госпитализируемых больных являлись лицами, намечаемыми для демобилизации. По книгам регистрации стационарных больных ЭГ 1686 с июля по ноябрь 1945 года зарегистрировано 311 человек с диагнозом туберкулез, все они были уволены Военно‑врачебной комиссией ЭГ 1686 или направлены в туберкулезный госпиталь, расположенный в п.Чуварлей Чувашской АССР. Исключительное большинство из них были курсантами 47 УСД.

В отношении туберкулезных больных госпиталь продолжал держать ранее принятые установки: максимальное выявление и комиссование их, без применения рядовых методов лечения. После увольнения заболевшие туберкулезом возвращались домой. Что их там ждало? Лечение проводилось только в городе в диспансере или в районной больнице. Сельскому жителю, где роль фтизиатра выполнял районный терапевт, помощи было не откуда брать. Несомненно, большое и решающее значение в увеличении смертности от туберкулеза среди мирного населения играл недостаток питания. Во время войны в деревне было всегда голодно. Только в 1947 году произошел перелом в организации противотуберкулезной помощи на селе, что стало возможным благодаря проведенным мероприятиям по укреплению районных больниц. Основное значение имела организация подготовки врачей‑фтизиатров для сельских районных больниц на базе областных туберкулезных учреждений.

 

Обмундирование у 80 % красноармейцев (октябрь 1941 г.) имелось в виде летних гимнастерок, ватных бушлатов и ватных брюк, обмоток и ботинок. Белье имелось на каждого по 2 пары (сведения из акта проверки). Прибывшие в бригаду пополнения по месяцу и больше ходили в своей одежде и обуви, рваной, а то и в лаптях.

Справка.

В конце июня 1941 года Управление вещевого снабжения Красной Армии разработало и довело до войск «Положение о вещевом снабжении в военное время». Нормы обеспечения военнослужащих действующей армии вещевым имуществом предусматривали для рядового и младшего начальствующего состава пехоты: а) обмундирование — пилотку, гимнастерку и шаровары хлопчатобумажные, шапку ушанку и шинель суконную; б) белье — по два комплекта рубах, кальсон и полотенец хлопчатобумажных, три пары летних портянок; в) обувь — ботинки яловые, обмотки трикотажные; г) теплые вещи — подшлемник полушерстяной, телогрейку и шаровары ватные, рубаху и кальсоны теплые, печатки двупалые и рукавицы теплые, валенки и две пары теплых портянок; д) снаряжение — ремень поясной, шлем стальной, котелок, фляга с чехлом, мешок вещевой, плащ‑палатка и медальон с пергаментным листом [12].

Армия и флот, особенно в первом периоде войны, испытывали серьезные трудности в вещевом снабжении частей и подразделений, в обеспечении личного состава обмундированием и снаряжением, необходимым для выполнения боевых задач. Прежде всего, это касалось обеспечения войск вещевым имуществом в период мобилизационного развертывания. Значительная часть запасов вещевого имущества хранилась на складах в непосредственной близости от западной государственной границы и в первые дни войны была уничтожена. Не удалось вывезти до 60% вещевого имущества пограничных военных округов. В распоряжении Управления вещевого снабжения Красной Армии находилось только 96 тыс. шинелей, 150 тыс. комплектов хлопчатобумажного обмундирования, 21 тыс. пар обуви и 8 тыс. плащ‑палаток. Таким количеством обмундирования удовлетворять потребности в вещевом обеспечении личного состава новых формирований было невозможно. Преодолевая огромные трудности, легкая промышленность к концу 1941 года смогла поставить в действующую армию более 5 млн шинелей, 8,6 млн гимнастерок, 9,2 млн пар обуви.

В силу тяжелого положения, сложившегося со снабжением действующей армии вещевым имуществом, ГКО был вынужден принять Постановление № 1490 от 25 марта 1942 года «О прекращении с 1 апреля 1942 года выдачи шинелей рядовому и младшему начальствующему составу тыловых частей, учреждений и отдельным категориям военнослужащих и переводе их на снабжение ватными куртками» [См. в приложении 9].

Циркуляром Главного интенданта Красной Армии № 24 от 14 июля 1941 года было установлено, что похороны военнослужащих должны производиться в нательном белье и верхнем летнем обмундировании. Шинели с трупов снимались и после дезинфекции сдавались на склад (вот откуда воспоминания о старых простреленных шинелях с пятнами крови  — А.З.).

Резкое увеличение производства вещевого имущества потребовало больших запасов сырья для изготовления основных предметов обмундирования. Но сырьевые ресурсы были крайне ограничены. Поэтому из‑за нехватки шерсти было разрешено производство шинельного сукна на хлопчатобумажной основе. При производстве некоторых предметов вещевого имущества стали внедрятся материальные и технологические допуски, что расширило применение кожзаменителей и других материалов, ухудшающих качество и долговечность изделий.

 

Санитарно‑бытовое обеспечение многих воинских эшелонов, следовавших на место, осуществлялась с серьезными недостатками. Имели место факты, когда призывники из южных районов страны в зимнее время перевозились в летней гражданской одежде и даже без обуви, когда в течение 20 дней они питались сухим пайком из расчета 400 г сухарей и 25 г сахара на человека в сутки.

Пример из воспоминания йошкаролинца Петра Петухова, ветерана войны и труда. Он попал в Сурок зимой 1941 года и был зачислен курсантом первого батальона 133‑го запасного стрелкового полка 46‑й запасной бригады. За плечами его был двухгодичный учительский институт, поэтому через полтора месяца ему уже присвоили звание сержанта, а вскоре назначили командиром взвода. Народ прибывал сюда отовсюду — из Ленинграда, Сибири, соседних республик, даже из Средней Азии. Мужчины всех призывных возрастов проходили тут курс молодого бойца. Жили в наспех отрытых в болотистой почве тесных землянках. Стояли жуткие морозы, а обогревала одна самодельная печка из железной бочки. На нарах вместо досок — тонюсенькие жерди, ни одеял, ни матрацев… А когда Петухову дали роту узбеков, он чуть с ума не сошел. Одетые в рваные халаты, они околевали от холода, по-русски ни бельмеса, команд не понимают. Единственным спасением для них был чайник, который они даже на стрельбище брали: чуть что — разведут костерок, набьют чайник снегом, потом заварят в нем траву или кору, усядутся в кружок и хлебают голый кипяток — он хоть как заглушал голод… [17]

«…Многие прибыли сюда в летней одежде, здесь им выдали старые шинели и американские ботинки из прессованной бумаги». (Николай Анохин, бывший курсант‑птровец 47‑й учебной стрелковой дивизии) [17].

 

Водоснабжение. Водой пользуются из озера, но нет забора строго с одного места. Кроме того, при частях есть копаные колодцы (до 40 шт.). Колодцы дают воду‑верховодку, которая загрязняется из окружающей территории. Почва на территории лагеря песчаная, устроены замки из глины. Вода из‑за отсутствия хлорной извести не хлорировалась [10].

В октябре 1941 года была построена баня на реке Юшут в 2 км от лагеря, на 60 человек и заканчивалось строительство еще одной бани на 150 человек. Здесь же имелись сухожаровые камеры для дезинсекции (борьба со вшами). Сухожаровых камер типа СС было достаточно при разумной эксплуатации. В 1941 году медперсонал еще не был обучен и мобилизован для борьбы со вшами. Плохо обстояло дело со стиркой белья, прачечная только строилась. На территории лагеря имелось 15 сухожаровых камер, вместимостью 12 комплектов [10].

Удаление нечистот. Вся территория лагеря покрыта большим количеством временных уборных, которые по мере наполнения засыпаются, не обеззараживаются из‑за отсутствия хлорной извести [10].

 

Питание в октябре 1941 года. Подвоз продуктов осуществлялся со станции Суслонгер обычным транспортом, мяса — из г.Йошкар‑Ола тоже не в специальных подводах. Хлеб выпекался полевой хлебопекарней хорошего качества (пекаря еще не были испорчены — А.З.). Пища готовилась под открытым небом в чугунных котлах, подвешенных на проволоке. У красноармейцев котелков не было, раздача пищи происходила в баки на 6–10 человек и в эмалированные миски. Пища в некоторых частях готовилась только 2 раза в день (96 зсп и 84 зсп): на завтрак и обед, а на ужин только чай. Качество приготовления пищи проверяющие отмечали как удовлетворительное. С точки зрения медицины, поварской состав не полностью обследован на бакносительство. При обследовании 96 зсп замечание: весь кухонный наряд 8 человек медосмотр не прошли, спецодежды нет. Посуда для раздачи грязная, моется в одной воде без мочалок. Контрольные пробы не берутся. Работу столовой должны были организовать начпрод и начальник столовой и контролировать дежурный по столовой и кухонный наряд.

 

В воспоминаниях Флюра Мухаметова об отце Сулеймане Хайрутдиновиче говорится: «…Курсанты в лагере недоедали. Хлеб, которым их кормили, был сильно разбавлен водой, разве таким наешься? У многих воровали ложки и им в буквальном смысле нечем было хлебать суп». Значит, было время, что в столовой ложек не выдавали.

Воспоминания жителя с. Верхний Услон Татарстана Веньямина Петрова. Попал в Суслонгер в 1943 году в 16 лет. «…Поселили нас в землянку, выдали старую одежду. На некоторых шинелях осталась запекшаяся кровь. В землянках жили на двухъярусных нарах, вместо подушки — деревянная доска, вместо матрацев — еловые ветки». Насчет крови на шинелях. Травм в частях было достаточно, особенно при небрежном обращении новобранцев с оружием [13]. Выше уже говорилось о повторном использовании шинелей погибших воинов, на них тоже могли остаться следы крови.

Воспоминания Николая Журавлева из Тетюшского района Татарстана, попавшего в Суслонгер уже после окончания войны. «Прибыли мы в лагерь, — воспоминает он — народу там было много. Одеты кто во что. Военной формы не было ни у кого. Жили в землянках. Мы очень уставали. А нас учили стрелять, ползать по‑пластунски, управлять штыком, поражать цель гранатой. Кроме военных занятий, мы пилили лес, чтобы отапливать лагерь, были и заказы от железной дороги, потому что паровозы работали на дровах. Дровами, заготовленными в Суслонгере и Сурке, отапливались эвакогоспиталя г.Казани, дрова отправлялись по железной дороге.

Всегда хотелось есть. Мы терпели и верили в завтрашний день. Летом в марийских лесах жить можно было. То ягоды найдешь, то медуницу, то щавель, грибы пошли, корни копали, в чай заваривали. Нас жалело местное население: входили за «колючую проволоку», старались подкормить» [13].

Насчет грибов. В архивных списках много людей умерших от отравления грибами. Удивительно, что в начале лета. Врачи это объясняют так: плохопрожаренные грибы в полусыром виде часто вызывали смертельное отравление. Отравление вызывало и употребление прозимовавшего под снегом зерна. Некоторые ели их еще дома, а по прибытию в часть умирали в гарнизонном госпитале.

По воспоминаниям капитана Александра Григорьевича Котенкова [14], служба в учебной дивизии проходила тяжело. 3‑й учебный полк размещался в лесах вблизи поселка Суслонгер. Дивизия в Приволжском военном округе была печально известна плохими условиями военной службы и высокой смертностью личного состава. От тяжелых условий, холода, голода и болезней в годы войны погибло большое количество новобранцев. Доходило до того, что люди Христом богом просили командиров поскорее отправить их на фронт — там все‑таки оставался еще шанс выжить. Разобраться с таким положением дел приезжал сам К.Е.Ворошилов. Впрочем, как это обычно бывало, инспекционной бригаде и Маршалу «замылили глаза» срочно вырытыми образцово показательными землянками, да единственный раз в тот день приготовленным более‑менее нормальным обедом.

Из воспоминаний Васильевой Ольги Илларионовны [15]. «…Я работала в воинской части 46 стрелковой дивизии. Сначала я работала в пехотном полку, а потом перевели в артполк. Я работала делопроизводителем, такая должность была в штабе. Конечно, была большая смертность, потому что было голодно. Сначала наша дивизия относилась к Московскому округу. А когда немец подпирал к Москве, к тыловым частям внимание было плохое. Продукты получали в Московской области. Зимы были суровые. На платформах привозили картошку, разгружали и кормили ею солдат. Еще были горох и чечевица. Поэтому смертность была большая, люди гибли от голода, были и дистрофики, самоубийство было: вешался народ и стрелялся (у кого было боевое оружие). Каждый день бывали морозы, особенно в 1942 году, жить было негде. Копали землянки, приезжали новобранцы, все они были необмундированы, в гражданском, взяты по лету, а морозы были очень сильные, очень много было обмороженных. Поезда ходили плохо, везли на лошадях и на машинах обмороженных: руки, ноги, забинтованные головы. Землянки понастроили, но места всем не хватало. Ночевали на сеновалах и квартирах. Мы жили с сестрой и домик свой у нас был небольшой и нам было тесно. А люди заходили на ночь, чтобы быть не на морозе и ночью на улицу пройти было невозможно. Спали везде, лишь бы только не обморозится. Так было вначале. В 1943 нашу дивизию приписали к Куйбышевскому округу (Приволжский военный округ со штабом в г.Куйбышев — А.З.) и у нас стали появляться подсобные хозяйства. Многие районы дали под воинские части свои земли, стали садить картошку и разводить скот: коров, свиней. Уже стало народу как‑то полегче, солдатам тоже. Это уже в 1943 году. Приезжал К.Е.Ворошилов в бронепоезде. Близко мы его не видели, везде стояли часовые, близко не подходили. Он пробыл у нас около двух часов. И был как раз в том полку пехотном, где я сначала работала. Заходил в подразделения. В подразделениях солдаты спали на соломенных матах. Постели не было. Когда выкопали первые землянки, в колхозе закупили соломенные. Колхозники их готовили и на хатах спали. Когда Ворошилов зашел, посмотрел подразделение и спросил: где у вас постель? Старшина, конечно, соврал, солгал: вшивость, говорит, появилась, сдали в дезкамеры. Раз сдали, значить должны быть запасные, почему солдаты на соломенных матах? После этого с округа пришли вагоны с постелью, дали матрацы, подушки, одеяла. Дезкамеры работали беспрестанно, в баню водили через 10 дней — это уже было правилом. К.Е.Ворошилов ездил на полигон, смотрел как солдаты занимаются, ложился сам за пулемет, показал как нужно стрелять — это мы, конечно, не видели, нам очевидцы рассказывали».

Из воспоминаний И.К.Алатырева, в годы войны бывшего первым секретарем Марийского обкома ВЛКСМ. «…Да, абсолютное большинство солдат размещалось в неприспособленных, необогреваемых землянках. Однажды мы обошли ряд землянок. Условия были ужасные. Немало солдат погибло от недоедания и холода. При беседе с командиром дивизии он нам заявил: тепличные условия создавать не можем и тем более на фронте не легче. Вспоминаю, по предложению бюро Марийского обкома ВЛКСМ комиссия по сбору подарков направила теплые вещи и подарки в гарнизон Сурка. Но все это никак не удовлетворяло потребности Сурокского гарнизона. Солдаты гибли не от пуль, а от недоедания и мороза».

«…После отъезда К.Е.Ворошилова, а он собственноручно перед строем расстрелял командира дивизии, положение несколько улучшалось, но ненадолго» [15]. (Документального подтверждения факта расстрела не найдено. — А.З.)

 

Питание в бригадах во все времена также оставляло желать лучшего. Женщины военной поры вспоминали, как ходили к мужьям, которые учились там военному делу. Носили еду, одежду. Шли через Свияжск, Зеленодольск, Волжск и дальше в марийский лес — много десятков километров пешком в любую погоду. В архивных документах говорится: в октябре 1941 года вокруг лагеря разместились большими толпами приезжающие на свидание родственники красноармейцев, некоторые живут по несколько дней в шалашах [10]. Самим ведь есть нечего было, дети голодали, а они приезжали кормить защитников Родины. В дальнейшем для свиданий была отведена отдельная комната в конторе.

Мой дед по отцу Закиров Мухамматша Мухамметзакирович с началом войны также был призван в Красную Армию. Так как не имел военной подготовки, был направлен в учебный лагерь в Суслонгер. Дедушка оттуда попал на фронт, несколько раз был ранен, с войны вернулся живым. Умер дед в 1955 году, до моего рождения, а рассказы бабушки Закировой Сахибкамал Нурияздановны я помню. Она рассказывала нам своим внукам, как во время войны ездила в Суслонгер к деду, везла с собой продукты. Может быть, она и спасла деда от голодной смерти.

 

Справка.

В войну Красная Армия вступила руководствуясь нормами суточного довольствия, утвержденными Постановлением СНК СССР и ЦК ВКП(б) №1357‑551 от 15 мая 1941 года и Приказом НКО СССР № 208 от 24 мая 1941 года. Однако с началом войны продовольственные возможности СССР резко сократились. Необоснованная концентрация значительного количества центральных складов и баз в приграничной полосе стала одной из главных причин больших потерь материальных запасов, предназначавшихся для жизни и боевой деятельности войск на случай войны. Существовавшая структура тыла вооруженных сил не соответствовала требованиям войск. Из западных областей не удалось вывезти значительную часть (более 70%) мобилизационных запасов. В 1941–1942 годах страна лишилась почти половины посевных площадей, до войны в этих оккупированных ныне районах производилось 84% сахара и 38% зерна. На фронт было отмобилизована большая часть сельского трудоспособного мужского населения и техники. Все это привело к сокращению урожаев. В 1942 году валовой сбор зерна составил всего 38%, а в 1943 году 37% от довоенного уровня. Только в 1944 году началось восстановление сельскохозяйственного производства. Но и в 1945 году его валовая продукция составила лишь 60%, а продукция земледелия 57% от довоенного уровня. Кроме этого, количество граждан, находящихся на государственном продовольственном снабжении, возросло с введением карточной системы. В результате пришлось урезать прежние нормы. Новые нормы продовольственного снабжения Красной Армии были установлены 12 сентября 1941 года. По нормам питания предусматривалось разделение военнослужащих на 4 категории.

Нормы суточного довольствия красноармейцев и начальствующего состава боевых частей действующей армии включали 800 г ржаного хлеба (в холодное время года, с октября месяца по март — 900 г), 500 г картофеля, 420 г других овощей (свежей или квашеной капусты, моркови, свеклы, лука, зелени), 170 г круп и макарон, 150 г мяса, 100 г рыбы, 50 г жиров (30 г комбижира и сала, 20 г растительного масло), 35 г сахара. Курившим военнослужащим полагалось ежедневно 20 г махорки, ежемесячно — 7 курительных книжек в качестве бумаги и 3 коробки спичек.

Нормы питания остальных военнослужащих сократились. В тылу действующей армии красноармейцы и начальствующий состав стали получать меньше на 100 г хлеба, на 30 г крупы и макарон, на 30 г мяса, на 20 г рыбы, на 5 г жиров, на 10 г сахара.

Пищевая ценность основных продовольственных пайков военнослужащих РККА

Части

Белки (г)

Жиры (г)

Углеводы (г)

Калорийность

Боевые части

103

67

587

3450

Тыловые части действующей армии

84

56

508

2954

Строевые и запасные не входящие в действующую армию

80

48

458

2822

Госпитальные

91

69

543

3243

В реальности утвержденные нормы питания не всегда можно было выполнить.

С февраля 1944 года в запасных войсках создавались постоянные продовольственные запасы сроком на 20–30 суток, а также необходимое имущество и материалы для ремонта жилищного фонда [1, с. 123].

Серьезные проблемы с питанием ожидали новобранцев во всех учебных лагерях и запасных частях.

Гороховецкие лагеря в Горьковской области также стали отрицательным примером. Здесь также люди страдали от голода, холода. Те, кто находился здесь больше двух месяцев, заболевали дистрофией, у многих была цинга. Профессор НИИ автомобильного транспорта Марк Лурье, провоевавший почти всю войну, назвал Гороховецкие лагеря «концлагерем»: «Чтобы сделать людям «концлагерь» много ума не надо, просто запихните в место, где можно разместить 100 человек, сразу 500, и жизнь людей превратится в кошмар. И питание выделяйте на сотню, а не на полтысячи душ...» [19]. А поэт‑фронтовик Борис Слуцкий, начавший войну рядовым и закончивший ее майором, написал о Гороховецких лагерях почти эпитафию:

«…И вот возникает запасник, похожий на все запасные полки,

На Гороховец, что с дрожью по коже вспоминают фронтовики

На Гороховец Горьковской области (такое место в области есть)

Откуда рвутся на фронт не из доблести, а просто, чтоб каши вдоволь поесть» [19].

В интернете имеется подробное описание деятельности 37 ЗСБ в Селиксенских лагерях в Пензенской области [20] — такой же кошмар во всех учебных частях. Там был даже штрафной батальон [21].

В мемуарной литературе есть воспоминания Л.Г.Андреева, где описывается путь 19‑летнего добровольца до фронта, начавшийся в августе 1941 года с Тесницких лагерей в 28 км от Тулы. «Первые дни, когда еще жили домашней упитанностью, порции казались большими. Вскоре пришел голод, он не оставлял нас все время нахождения в лагере». Следующим этапом стал лагерь под Ногинском. Значительно меньше Тесницких, он оставлял впечатление большого порядка и автор отмечает как значительный факт, что «кормили лучше». После 800 км марша Андреев на 2 месяца оказался в казармах в Казани, где, по его словам, можно было вынести многое (холод, усталость) «если бы нас кормили». Питание напоминало Тесницкие лагеря: «та же ложка второго и плохое первое на обед, что‑нибудь одно на завтрак, ложка второго на ужин, потом, впрочем, и она исчезла. Выдумали и такую вещь: если суп варится с мясом, то в этот день выдают хлеба на 50 г меньше… И такое питание при колоссальной нагрузке, при почти полном отсутствии отдыха. Мы истощались неуклонно и катастрофически. При изменении положения тела кружилась голова, все скорее и скорее уставали на занятиях. Когда принимали присягу, один упал в обморок от истощения». Солдатская проза Л.Г.Андреева, написанная им спустя год после возвращения с фронта, еще в разгар войны, сохранила опыт пережитого: «Мы даже не голодны — голоден человек, осознающий, ясно, что он хочет есть, в котором желание это обособлено от него; нас же голод проник всех, стал состоянием, постоянной принадлежностью мысли, чувства, ощущения, слившись целиком с нами». [22, с. 61, 89, 92]

Память о военном голоде не отпускала фронтовиков и спустя десятилетья. О голоде и дистрофии в Тоцких и Котлубанских учебных лагерях можно прочесть в великом произведении Виктора Астафьева «Прокляты и убиты» (книга первая).

 

Что касается личного состава бригад, то здесь необходимо указать следующее:

31 ЗСБ на ст. Суслонгер состояла исключительно из лиц пожилого возраста. Формирования в бригаде проходили одно за другим и смена состава бойцов происходила постоянно. При этом конечно отсевались слабые и больные, количество которых таким образом нарастало, накапливалось. Почему всех больных после ГВВК не отправляли по назначению? Среди красноармейцев этой бригады было большое количество истощенных, эмфизематиков, страдающих недостаточностью сердца, хроническими гастритами, хроническими колитами и дистрофией. В особенности плохое состояние здоровья было у лиц, попавших в армию из мест заключения, из таких в 31 ЗСБ был сформирован целый полк, не считая уже отбывших свой срок заключения, рассеянных по остальным полкам.

Советские граждане, которые к началу войны находились в заключении за различные преступления, тоже не оставались безучастными к судьбе своей Родины. В ответ на обращение многих из них в высшие органы власти о помиловании и направлении на фронт, Президиум Верховного Совета СССР 12 июля 1941 года принял Указ об освобождении от наказания осужденных по некоторым категориям преступлений, не представлявшим большой общественной опасности. Лица, годные по состоянию здоровья на военную службу, направлялись в Красную Армию. К концу 1941 года в числе мобилизованных в действующей армии оказались 420 тыс. заключенных, освобожденных от наказания Указом Президиума Верховного Совета от 12 июля 1941 года [12]. В основном это были лица, осужденные до начала войны за малозначительные должностные, хозяйственные и воинские преступления, отбывшие часть назначенного срока и годные по состоянию здоровья к выполнению обязанностей военной службы. Вместе с тем необходимо отметить, что эта часть мобилизованных ресурсов использовалась государством далеко не в полном объеме. Количество заключенных в начале войны составляло до 2,3 млн человек [12]. Вопрос об освобождении от наказания и использовании лиц, находящихся в местах заключения, рассматривался неоднократно. За три года войны освобождены с передачей в армию 975 тысяч бывших заключенных. Большинство из них приняли активное участие в борьбе с врагом, а многие проявили в боях мужество и героизм и наравне со всеми воинами были награждены орденами и медалями [1, с. 71].

Отношения между военнослужащими были сложные. Незнание русского языка, скромность и боязливость сельских жителей, находившихся среди бывших уголовников, плохо отражалось на состоянии первых, уголовники нагло попирали их права. Начиналось это с мест в казарме и в столовой. В результате воровства и неправильного распределения пищи за столом многие оставались голодными.

Контингент красноармейцев 46 ЗСБ также имеет свои особенности. В ходе военных мобилизаций за годы войны запас младших и средних возрастов военнообязанных в основном был израсходован. Со второй половины 1942 года по решению ГКО новые резервные формирования пополнялись за счет призывной молодежи. В августе‑сентябре 1942 года в запасные учебные части стали прибывать призывники 1924 года рождения. Красноармейцы 1924 года рождения, с которыми госпиталю пришлось столкнуться в первые месяцы 1943 года (это были отсеянные при формировании маршевых рот), давали большое число тяжелых дистрофиков, истощенных, у которых все заболевания проходили тяжелее. Иное дело — призыв 1925 года рождения. Среди них дистрофия встречалась значительно реже, но ослабленных все же было большое количество. И совсем иная картина наблюдается среди бойцов 1926 года рождения. Эти красноармейцы в большинстве удовлетворительного и хорошего питания, крепкого телосложения и заболевания их протекают в большинстве с обычным течением. Однако, как видно из приложения к отчету госпитального бюро, систематическое взвешивание бойцов вновь дает кривую, имеющую тенденцию к неуклонному падению. Дело, конечно не только в калорийности пищи, но и в физической нагрузке на бойцов, когда большой расход энергии оказывается непосильным для растущего организма. Все это упирается в вопрос строгого соблюдения распорядка дня. Достаточное количество часов сна и абсолютного отдыха, хотя бы раз в неделю (что далеко не всегда выполнялось) [11].

Можно отметить, что весь призывной состав 1925 года рождения, кроме 100 тысяч человек, направляемых в Дальневосточный и Забайкальский фронты для замены убывающих на западные фронты, сосредотачивались в военных училищах, спецшколах, запасных частях для обучения в течение шести месяцев. При этом категорически запрещалось досрочное направление их на доукомплектование частей действующей армии [1, с. 114].

Из воспоминаний Н.Айглова [16], бывшего воспитанника музыкального взвода 363 зсп с июня 1944 года по ноябрь 1945 года: «…Наша 46‑я стрелковая дивизия готовила солдат для фронта. Численность каждого полка составляла в пределах 5000 человек и выше. Жили солдаты, а также все вспомогательные службы, в землянках, где было несметное количество клопов. Из строений имелись: пищеблок, состоящий из 5 залов, склады ОВС, ПФС, баня и клуб вместимостью 500 человек. Наша землянка находилась рядом со штабом полка. Кормили по третьей норме военного времени. Солдаты после выхода из пищеблока разбредались по помойкам в поисках дополнительного питания. Каждый день занятия продолжались в течение 12–14 часов, несмотря ни на какую погоду, Солдаты, прибывшие с пополнением, по истечении 2–3 месяцев теряли в весе до 10–15 килограммов, многие доходили до истощения. Каждый день, когда мы провожали оркестром подразделения полка на занятия, то в строю некоторые падали на ходу. Бывая сигналистом на стрельбищах (в трех километрах от расположения части), я видел, как иные солдаты не могли даже держать в руках оружие. После трех месяцев такого питания и занятий на износ, формировался маршевый эшелон на фронт. Солдаты с нетерпением ждали того часа, когда составляли списки для отправки. Любыми путями стремились вырваться из Сурка, который был своего рода преисподней ада. Нам пацанам, которым было по 12–14 лет, было очень тяжело, когда приходилось хоронить по 3–4 человека в день. И таких дней было очень много за время моего пребывания в Сурке».

Просматривая истории болезни умерших в госпитале, я нашел историю болезни Понамарева Николая Александровича 1932 года рождения, воспитанника музыкального взвода 139 зсп, который умер 24.11.1945 года от воспаления легких. Воспитанник музыкального взвода 3 зсп 47 УСД Жуков Владимир Сергеевич был направлен в г.Казань для лечения.

Архивные документы позволяют более точно определить уровень смертности на территории учебных частей Суслонгера и Сурка в 1941–1946 годах.

Первые случаи смерти в учебных лагерях начались в сентябре 1941 года. С каждым месяцем количество умерших становилось больше и больше. Свою роль в этом сыграли и климатические условия. Зима 1941 года пришла рано, уже в середине октября лег снег. Аномально низкие температуры минус 40–42 были недолго, несколько дней, но с января по март 1942 г. держалась температура минус 30 градусов.

Предоставляем таблицу, составленную на основе данных из Книги памяти города Йошкар‑Ола [7; 8], с выборкой сведений только о военнослужащих из учебных лагерей Суслонгера и Сурка, похороненных на Марковском кладбище г.Йошкар‑Олы.

Таблица 1.

Годы

Месяцы

Всего

1

2

3

4

5

6

7

8

9

10

11

12

1941

1

–

–

–

–

–

–

–

2

10

23

31

66

1942

28

69

25

16

26

37

17

21

16

34

60

52

401

1943

33

9

11

16

11

16

6

5

6

‑

‑

2

115

1944

5

–

1

–

–

 

–

2

1

–

2

1

12

1945

–

–

1

–

–

–

–

–

1

–

–

–

2

Дата смерти не указана

2

Всего

598

Алфавитный список умерших представлен в приложении 7.

По данным Д.Я.Шипунова, на Марковском кладбище Йошкар‑Олы покоятся около 800 воинов, умерших от ран и болезней в 1941–1945 годах [9, с. 10–11]. 768 воинов считаются известными, из них лишь 188 имели адреса мест рождения, проживания и призыва. В 2014 году силами поискового отряда «Демос» были восстановлены адреса еще 216 погибших воинов. В Республиканском военкомате, в Книге памяти города Йошкар‑Ола [7; 8] есть данные о погибших и в других воинских частях, находившихся во время войны в Марийской АССР.

 

К концу 1945 года воинские части, размещавшиеся в Сурке и Суслонгере, были расформированы.

 

К сожалению, не все документы сохранились в архивах, а некоторые до сих пор не доступны исследователям. Как пример можно привести известное из устных свидетельств событие — пожар 20 февраля 1943 года в 137 (139) полку 46 бригады. В Центральном архиве Министерства обороны РФ есть материалы по этому чрезвычайному происшествию, документ называется: «Дело о пожаре в 137 зсп, имевшем место 20 февраля 1943 года». По этому случаю был издан Приказ НКО № 00146 от 23 декабря 1943 года: «Пожар в 139‑м запасном стрелковом полку ПриВО». По этим двум документам получается разночтение: какой же полк, 137 или 139‑й? Но их исследователям в ЦАМО РФ не выдают, всё еще не рассекречены, изучить их возможности нет. Известно, что в пожаре погибли 63 человека, известны имена и фамилии 60 из них, они приведены в приложении 1. В госпиталь №447 поступили 4 человека.

Пробел в архивных источниках восполняем рассказом очевидцев, хотя это уже не документальные сведения.

Из воспоминаний Васильевой Ольги Илларионовны, жителя поселка Сурок. Во время войны работала делопроизводителем в частях 46 УСД. «…В Кундыше есть братская могила. Там люди жили в землянках, которые были очень примитивные. Однажды ночью был пожар — ночью загорелась землянка. Двери открывались вовнутрь, поэтому они сгрудились у двери и выйти не смогли. Они даже не сгорели, а задохнулись. Туда мы ходили со штабом, туда не пускали, но нам удалось, упросили часового пропустить нас. Там мы увидели, где рука торчит, где нога, а остальное все в земле, страшное дело конечно. Всех их раскопали и на этом месте сделали братскую могилу. Поставили памятник, каждый год 9 мая мы туда ходим» [15].

Из воспоминаний жителя поселка Кундыш Царегородцева Леонида Федоровича, к началу войны ему было 12 лет. «…Людей сюда привозили иногда по 20–30 вагонов. … Привозили почти отовсюду, даже с Узбекистана, Грузии и других южных районов нашей страны. Эти люди были разные и я помню даже их одежду: халаты, тюбетейки … Первые партии прибыли к нам осенью 1941 года. Солдаты испытывали и тяжелые условия зимнего холода. Можете представить себе: иногда численность доходила до тысячи человек и вот такая масса людей размещались в 6–7 землянках, которые обогревались железными печками. В 1943 году в одной из землянок ночью случился пожар — от перегретой печи, скорей всего загорелась одна из стен землянки, а они обивались дранкой. Сейчас, да и тогда, наверное, невозможно было установить причину возникшего пожара, но так или иначе огнем оказались охвачены 2–3 землянки. Наверное, спастись никому не удалось потому, что двери землянок открывались внутрь. В результате сгорело 63 солдата 139 полка (137 зсп). Помню как их хоронили — на высоком бугре в 100 метрах от реки Кундыш, вырыли большую общую для всех яму и клали туда всё, что от них могло остаться. Найденные трупы клали, естественно, без одежды, завернув их, правда, в то, что было тогда в наличии. Естественно, ни о какой одежде тогда не могло быть и речи — тогда было не до этого. Отрадно то, что само руководство части, да и младший командный состав оказались порядочными людьми и сделали все, что от них зависело» [15].

Из воспоминаний Людмилы Анисимовой (11.08.2011): «Мой папа тоже прошел через лагерь в Сурке. Почти все его односельчане (с.Мокрое Липецкой обл.) сгорели в бараке. Он спасся один из немногих, чудом выпрыгнул в окно горящего барака. Воевал он уже на Дальнем Востоке с японцами, освобождал Корею. И всю свою жизнь посвятил Военно‑Морскому Флоту. Демобилизовался с Тихоокеанского флота капитаном 1 ранга. Но Сурок вспоминает часто. Выжить в тех условиях было трудно и спасибо ему, что он прошел через те испытания» [23].

В фондах Центрального Архива МО РФ имеется еще один документ — «Дело по обвинению в пожаре в столовой пульбата 133 зсп», датирован 29.04.1945 – 7.05.1945 г. Он также недоступен для изучения.


СОДЕРЖАНИЕ
ПОСВЯЩЕНИЕ.
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ. Тайна Суслонгера: Факты и версии.
Запасные и учебные части Красной Армии.
Военные формирования на территории Марийской АССР.
Учебные части в поселках Суслонгер и Сурок.
Военный госпиталь № 361.
Военный госпиталь № 447.
Эвакогоспиталь № 1686.
Эвакогоспиталь № 3071.
3-й батальон выздоравливающих.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Приложение 1. Список военнослужащих, погибших при пожаре 20.11.1943 г. в военном городке Кундыш.
Приложение 2. Список военнослужащих военных городков Суслонгер и Сурок, умерших в ВГ 361 и в эвакогоспиталях г.Казани и Татарской АССР в 1941–1945 гг.
Приложение 3. Список умерших в ВГ 447.
Приложение 4. Список умерших в ЭГ 1686.
Приложение 5. Список умерших в ЭГ 3071.
Приложение 6. Список умерших по 31 и 46 зсбр, составленный по донесениям в фондах Санитарного управления Московского военного округа.
Приложение 7. Список военнослужащих 31, 46, 47 зсбр, похороненных на Марковском кладбище г.Йошкар-Ола.
Приложение 8. Списки работников и приказы эвакогоспиталя № 1686.
Приложение 9. Постановления Государственного Комитета Обороны.
Список сокращений.
Источники и литература.