Контакте Окопные стихи.
* * *
Когда тебе, ни в чем не виновному, предъявляют
нелепое обвинение, то чем оно нелепее, тем разрушительнее
действует оно на твою неподготовленную психику,
потому что ты начинаешь лихорадочно разгадывать
и никак не можешь разгадать мучительную загадку:
«А почему?» — почему тебя обвиняют заведомо дико?
неужели они не понимают это?..— и боюсь, если бы я
сказал тебе в эти часы, что над тобой просто издеваются
от избытка бесконтрольной власти, ты бы мне не поверил,
настолько бы это тебе показалось опять же диким...
Но не я придумал эту жизнь и этих людей!
* * *
На местах, в райотделах НКВД, следователям
надоедало
пустое бумагомарание: они же знали, что люди ни в чем
не виновны, а придумывать им преступления – скучно
и фантазии нет, да и на кой, когда можно, собрав
очередных арестованных, просто взять и отправить их
в лагеря по этапу, общим списком, проставив статью
как каэровцам, ну и срок — не меньше, конечно, «червонца», —
и продолжай спокойненько пьянствовать, дожидаясь,
пока нагребут новую партию «врагов народа»...
* * *
Подсудимые не знали того, что знали судьи:
если они не признают подсудимых виновными,
они сами сядут на скамью подсудимых.
Но и судьи не знали, что, когда они кончат
свою грязную работу — как опасных свидетелей
их посадят... на ту же самую скамью подсудимых.
И концы в воду!
* * *
Выбирать между жизнью и смертью не приходилось.
Поздно: смерть выбирала сама... Оставалось —
или, пройдя через пытки, не принять обвинение,
или принять его сразу, избавив себя от мучений,
но все равно быть расстрелянным, потому что
признал обвинение — вместе с теми расстрелянным,
кто его не признал, потому что оно было ложным.
* * *
При арестах вооруженное сопротивление оказывали
очень
редко даже и те, кто мог оказать: глупо убивать стрелочников,
если прозевали убрать в свое время
главного виновника крушения.
Это он не делал различия между стрелочниками
и начальниками.
* * *
Говорят, лично он не убил ни одного человека:
только визировал списки... Да и зачем было
ему марать руки? — он был особой, настолько
вознесенной над обыденной жизнью, что люди
были для него не людьми, а фамилиями с И. О.,
которые можно вычеркнуть из списка обреченных,
но лучше оставить...
* * *
Их выселяли целыми семьями — с детьми и стариками,
без суда, по разнарядке НКВД. Приходят в воскресенье:
<Все дома? Документы!» Документы в карман и — приказ:
<На сборы два часа, брать самое необходимое!» — и никаких
объяснений ошарашенным людям: «Скоро узнаете!»
Через пару часов подкатит грузовик с такими же, как и они,
спецпереселенцами, — и до сборного пункта в какой-нибудь
школе, и потом, через день, на вокзал, в глухие теплушки,
и — на Север, бессрочно, на стройки сталинского социализма.
* * *
Даже цифры страшат... Вот почему и пишут:
<тысячи», а не «десятки тысяч»,
«десятки тысяч», а не «сотни тысяч»,
«сотни тысяч», а не «миллионы».
Но если писать страшно,
то что же это, в конце концов, была за вакханалия?!
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
