Окопные стихи.
* * *
Я сам так не поступаю
и не люблю, когда другие,
беседуя со мной по телефону,
внезапно с раздражением бросают
трубку на рычаги:
это мне напоминает его, капризного,
ввергавшего таким образом
своих собеседников в состояние шока —
и ожидавших вслед за этим
прихода бериевских молодчиков.
Он имел привычку,
если собеседник его раздражал,
внезапно бросать на рычаги телефонную трубку.
...а когда он уставал
от жестокостей и крови, он вспоминал
талантливых людей, которые видели в нем
такого же незаурядного человека, какими были сами,
и искренно уважали, даже любили его...
А таких людей он умел
отличать от тех, кто только делает вид,
что любят, а на самом деле — лицемерили!
Вавилов, например, —
разве чувствовал в нем родственную душу?
Нет, конечно. А Вернадский — чувствовал,
потому-то он и приказал Берия не трогать
старика... И Константин Симонов искренен.
Когда начнется новая всесоюзная мясорубка —
кандидатура на замену Фадееву готова...
Он так обращался со своими сподвижниками,
словно хотел, чтобы они не догадывались,
как поведет он себя уже через минуту:
то ли предложит «Герцеговину Флор»,
то ли ткнет в лицо черенком своей трубки.
Любили, просто обожали секретность.
Засекречивали все что могли, даже самих себя.
И о людях судили по секретам:
кто их знал, тот и был умный.
А так КРК больше всех секретов знал он,
он и был самый умный.
Просто, как в бане: пришел и помылся!
* * *
Ему намозолили, наверное, глаза его портреты
во время демонстраций. Но если бы он однажды
их не увидел — что б тогда?.. Спускаясь
с Мавзолея, он бросил бы побледневшему Берия:
«Зайди-ка ко мне...»
А потом он проснулся:
«Что за дурацкий сон! — Закурил, подумал
и потянулся к телефону:— Берия ко мне...»
Он стал богом. Предшественники — святыми.
Портреты — иконами. Лозунги — хоругвями.
«Краткий курс» — священным писанием.
Коммунизм — царством небесным.
А грешников в геенну огненную:
инквизиция, Торквемада!..
Ей-богу, в духовном училище и семинарии
все одиннадцать лет
он был круглым отличником.
Он приучил людей хвастать хотя они и до него
любили похвастать но он возвел хвастовство
на уровень государственной политики и карая
за невинную критику не карал за безудержное
хвастовство так и самоутверждаемся...
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно