Контакте Окопные стихи.
ПЕХОТА.
Пехоту обучали воевать.
Пехоту обучали убивать.
Огнем. Из трехлинейки. На бегу.
Все пять патронов — по знакомой цели:
По лютому заклятому врагу
В серо-зеленой, под ремень, шинели.
Гранатою. Немного задержав
К броску уже готовую гранату,—
Чтоб, близко у ноги врага упав,
Сработал медно-желтый детонатор.
Штыком. Одним движением руки.
Не глубоко: на полштыка, не дале,
А то бывали случаи — штыки
В костях, как в древесине, застревали.
Прикладом. Размахнувшись от плеча.
Затыльником — в лицо или ключицу.
И бей наверняка, не горячась:
Промажешь — за тебя не поручиться.
Саперною лопаткою. Под каску.
Не в каску, а пониже — по виску,
Чтоб кожаная лопнула завязка
И каска покатилась по песку.
Армейскими ботинками. В колено.
А скрючится от боли,— по лицу,—
В крови чтобы, горячей и соленой,
Навеки захлебнуться подлецу.
И наконец — лишь голыми руками.
Подсечкою на землю положи
И, скрежеща от ярости зубами,
Вот этими руками — задуши!
С врагом необходимо воевать.
Врага необходимо убивать.
«ВОТ МЧИТСЯ ТРОЙКА ПОЧТОВАЯ...»
Война — войной, а песня — песней:
не все ж стрелять передовой!
Попеть — оно порой полезней.
И вот — звенит передовая,
и «мчится тройка почтовая»,
эх, по траншее фронтовой!..
И в этой песне величавой
такая ширь, такая даль,
что даже немцы нам кричали:
— Noch einmail! Noch einmail!
Еще раз! Повторить! (нем.)
СЛАВЯНИН.
«Славяне», «братья-славяне» шутливое название бойцов на фронте.
Представь,—
пехота залегла
перед фашистскими окопами:
забор колючий в три кола,
и разных мин до черта около,
и пулеметы — спасу нет! —
шерстят,
аж вздрагивают мертвые,
а тут еще
как даст снаряд —
с землею душу перевертывает.
Летят оружия обломки,
колючий ветер
пыль несет,
а славянин
сидит в воронке
и аржаной сухарь грызет.
ПРО КАРТОШКУ.
Как живем?..
Ей-богу, как на даче:
солнце, свежий воздух и вода.
Правда, фрицы шлют нам передачи —
ну да это, в общем, ерунда.
Тут у них и роты нету даже.
И у нас-то полк — из ста штыков...
Вот и загораем, как на пляже,
от своих траншей недалеко.
Выкупались, вымылись, как в бане,
в теплом, симпатичном ручейке —
и лежат, блаженствуют славяне
на горячем розовом песке.
Красота!
В таком примерно роде
можно всю войну провоевать...
Не сходить ли, что ли, в огороде
и ведро картошки накопать?
Да ее и рыть совсем не надо:
фрицы почему-то третий день
в огороды шлепают снаряды,—
как им только, сволочам, не лень!
Может, батарею нашу ищут?
Но тогда — мартышкин это труд:
пушки окопались за кладбищем —
ни хрена их фрицы не найдут!..
Что же пропадать добру задаром?
Жители в лесах — не соберут.
Вот мы ту картошечку и варим
как добавок к общему котлу.
Разожжем костерчик без заботы:
хворост, точно порох, не дымит.
Полчаса — и навались, пехота,
проверять солдатский аппетит!
Тихо...
Солнцем ласковым облиты
облака в небесной синеве,
и гудят шмели, как «мессершмитты»,
путаясь в нескошенной траве.
ОКОПНЫЙ КОНЦЕРТ.
Днем мы воюем, ночью – лаемся.
От них до нас – ну, метров шестьдесят.
И слышно, когда за день наломаемся,
как немцы по траншее колготят.
Поужинаем. Выпьем по сто граммов.
Покурим… И в какой-нибудь момент
по фронтовой проверенной программе
окопный начинается концерт.
- Эй, вы! – шумим. – Ну как дела в Берлине?
Адольф не сдох?… Пусть помнит, сукин сын,
что мы его повесим на осине,
когда возьмём проклятый ваш Берлин!..
Заводим фрицев с полуоборота.
И те, чтобы престиж не утерять,
нам начинают с интересом что-то
про Сталина и Жукова кричать.
Но нас не переспорить – черта с два!
За словом не полезем мы в карманы.
И ржёт чумазая окопная братва,
как запорожцы над письмом к султану.
- не фронт, а коммунальная квартира, -
ворчит сержант. – Неужто невдомёк,
что гансы могут – даже очень мило –
к нам, падлы, подобраться под шумок?…
И, видя, что слова не помогают,
из станкача по немцам даст сполна!
Концерт окончен.
Публика — стихает.
И снова продолжается война...
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
