Окопные стихи.
* * *
Беда!—
ветром с нейтралки несет таким трупным
смрадом — задыхаемся, хоть противогазы
натягивай... Не то что от еды и питья —
от курева выворачивает кишки.
— Эй, вы! —
кричим фрицам, — убирайте своих мертвяков.
— Убирайт ви! Сам шиссен — сам убирайт!..—
Да мы б убрали, но едва вылезем из траншеи —
открывают пулеметный огонь.
Вот бы,
думаем, переменился ветер!.. А он и впрямь
переменился, и всю вонь понесло на фрицев.
— Рус, — заорали они, — нихт шиссен, ми убирайт!
— Ну нет! Теперь — нюхайте!..
После
смекнули: а что, как ветер опять сменится?..
И согласились: — Хрен с вами, убирайте!
Не бойтесь: стрелять, шиссен, нихт, не будем.
Не меряйте нас на свой аршин.
НА ВОЙНЕ, КАК НА ВОЙНЕ.
В стороны отложены лопаты.
И с завидным рвением
на переднем крае два солдата
выясняют отношения.
Что они уж там не поделили,
прокурор и тот не разберет! —
то ли сухари у них стащили,
то ли котелки им подменили,
то ли все — совсем наоборот:
Иванов с Петровым,
всем известно,
в роте самый муторный народ.
Дело, словом, темное...
Но только
с полчаса, наверное, уже
выясняют отношенья Колька
с Петькой на переднем рубеже.
А война — само собой — идет.
Ганс из пушек по траншее бьет.
Только Петька с Колькой —
нуль внимания:
хрен с тобою — молоти, Германия! —
потому что Иванов с Петровым,
не скажи — обстрелянный народ.
А вблизи расколется снаряд —
плюх в траншею
и лежат сопят...
— Колька, жив?
— Живой. А ты как?
— Вроде.
— Ну, порядок!..—
И давай опять
жгучие проблемы выяснять.
Ну а если ганс почнет гвоздить
так, что — будь здоров, мое почтение! —
Колька выражает осуждение:
— Ох и паразит, на самом деле —
не дает людям поговорить!
— Он такой...-
согласно вторит Петька:
тут у них противоречий нет.
— Но ты погоди,
ты мне ответь-ка,
не вяжись, как баба, в перебранку, —
ежели не ты,
какой же шкет
замотал консервов банку?..
В сторону отложены лопаты.
Языком работают солдаты.
* * *
Героев делала война, но награждало начальство.
А поскольку между войной и начальством есть разница,
то и получилось, что одни герои — такие, какими их
хотело видеть начальство,
а другие — те, которых сделала война.
Последних больше, но награждены щедрее — первые.
* * *
Я был на той войне, которая была.
Но не на той, что сочиняли после.
На такой войне я не был.
* * *
Мой стих — жизнеспособен, как солдат,
Готовый драться до последнего патрона.
Он не украсит, может быть, парад,
Но вот в бою, в окопе — он как дома.
Он выстоит. Есть страсть и правда в нем,
Есть собранность, солдатское уменье, —
И под любым свирепым артогнем
Он не изменит своему предназначенью.
И если сам я не дойду до цели,
Как не дошли в войну ту миллионы,
Мой стих в солдатской трепаной шинели
В строю родных стрелковых батальонов,
Чья сила силу страшную низвергла,
Дойдет, как я дошел, до Кенигсберга.
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно