Контакте Окопные стихи.
СЛАВЯНЕ ПОД КЕНИГСБЕРГОМ.
По Восточной Пруссии, асфальтом,
средь немецких стриженых равнин,
в фаэтоне с вещевым хозяйством
догоняет полк свой славянин.
Фаэтон в порядке!.. На резиновом
мягком подрессоренном ходу,—
для военных целей реквизирован
в 45-м радостном году.
Ничего устроился — с комфортом.
Восседает словно фон-барон.
Рядом с вещмешком его потертым
празднично играет патефон.
Патефон отобран по закону:
это наш, советский инструмент,
и пластинки тоже все знакомые —
Лидии Руслановой концерт.
Фриц, видать, огромный был любитель
музычку послушать перед сном,
и в посылке с фронта сей грабитель
в фатерланд отправил патефон.
Сколько же их было, мародеров!
Что приметят — тотчас отберут,
и без всяких долгих разговоров:
— Матка, дай! А то — пук-пук, капут...
Нынче справедливость восстановлена.
Больше не пограбите — шалишь!
Нет, не ваши танки рвутся к Ховрину —
наши к Кенигсбергу подошли.
И с пластинки, с глянцевого круга,—
на сердечный полный разворот,
эх, на всю на прусскую округу
Лидия Русланова поет:
«Жигули вы, Жигули,
До чего вы довели!..»
КОСА ФРИШ-НЕРУНГ.
Вот мы и к Балтике вышли!..
Солнце и ветер. Лазурное небо. И синее-синее море.
Белые тучки на небе и белая пена на волнах.
Серые дюны и желтые сосны с зелеными кронами.
Солнце и ветер. Плещет о берег прибой. С шелестом
Волны бегут по песку. Поверху сосны шумят.
И по всему побережью — гуд, непрерывный и вязкий.
Солнце и ветер. Воздух — крепок как спирт. Напоен
Йодистой свежестью моря, хвоей сосновой, смолой
И непривычным солдату запахом пляжных песков.
Вот мы и к Балтике вышли, с юга на север разрезав
Восточную Пруссию.
* * *
Белый апрель:
белая заметь распоротых пуховиков и подушек
по дорогам;
белая кипень вишневых садов в палисадниках
по предместьям;
белые флаги с безлюдных балконов и окон
по улицам...
Белый апрель 45-го года в Германии —
капитуляция!
ПОБЕДА!
Толкнул разрыв — и опрокинул. И жизнь
моя —
оборвалась.
Зачем, зачем, судьба военная, ты так со мною обошлась!
Уж лучше было бы загнуться в том 41-м распроклятом,
Чем, всю войну пройдя, погибнуть в победном этом
45-м,—
Когда войне-то пустяки — часа четыре оставалось,
Когда последние снаряды с прощальным эхом
разрывались,
Когда товарищи мои — потом — стреляли вверх, кричали,
И похоронщики, как дети, с другими вместе ликовали,
О мертвых в первый раз забыв... И мы, растерзанные,
жалкие,
В крови засохшей и земле — у ног живых лежали рядом
И не мешали торжеству: в такое празднество великое
Погибшим можно подождать.
ОДА ОКОПНИКУ.
Какие у солдата вещи?
Какая у солдата собственность?..
Как говорят, топор и клещи —
вот все его богатство, собственно.
Да и пилотка колпаком,
шинель — пальто демисезонное,
и даже ложка с котелком —
все не свое, а все — казенное.
И сыщется в его добре
одно, быть может, преимущество:
он сам таскает на горбе
свое нехитрое имущество.
Но, отощавший и замотанный,
в ботинках с грязными обмотками,
один и есть богач он подлинный,
поскольку в вещмешке своем
не только ложку с котелком —
хранит он будущее Родины.
ГОРОД ВЕТКА.
Здесь шли ожесточенные бои...
И до сих пор, спустя уже треть века,
душа, как обожженная, болит,
когда кондуктор скажет: — Город Ветка!
С годами время память притупило.
Но лишь блеснет на Сож-реке вода —
и снова наплывает то, что было,
как будто не кончалось никогда.
Я помню: мы не плакали в ту пору,
хотя бывало впору ворот рвать.
А нынче — подступают слезы к горлу,
и с ними невозможно совладать.
Пылит на марше сапогами время.
И скоро наш придет последний час,
и мы сравняемся судьбою с теми,
что здесь легли гораздо раньше нас.
Но вечно будет солнечным пожаром
над Веткой каждый день вставать заря,—
и значит, воевали мы недаром,
и значит, жизнь мы прожили не зря.
* * *
Жены нету: погибла.
И детей нету: где — неизвестно.
И дома нету: сгорел.
Об этом мне написала соседка после освобождения.
Я читал — и не верил.
И до сих пор не верю.
Знаю, что нету, а не верю.
Нет, я не боюсь поверить — просто не получается.
Неужели наступит такой день, когда я поверю?..
И вот тогда я не знаю, что станет со мною —
старшим сержантом,
командиром хозвзвода,
42 лет от роду,
сиротой.
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
