Контакте Окопные стихи.
БЕРЕЗА.
Главстаршине
Семену Шуртакову
Когда сбежав от городского гама,
я по оврагам, по полям брожу, -
я до сих пор солдатскими глазами
нет-нет да и на местность погляжу.
Вот тут бы я окоп себе отрыл
Обзор что надо с этого откоса!
А эту бы березку я срубил:
ориентир она, а не береза.
Она видна на фоне зеленей
издалека - как белая невеста.
Противник пристрелялся бы по ней,
и я б накрылся с нею вместе...
Так и живу - какой десяток лет!
То есть береза, то березы нет.
РОВЕСНИКАМ.
Мы знали, что умрем мы не
в постели.
И потому порою в двадцать лет
угрюмо с фотокарточек глядели
на этот — ставший черным — белый свет.
Война прошла по жизни страшным крошевом,
привычки и желания смешав, —
и пролегла меж будущим и прошлым
истории кровавая межа.
Мы знали, что умрем мы не в постели.
И потому — судьбе наперекор —
мы так неудержимо жить хотели,
как, может, не хотели до тех пор.
Ведь сердце — непосредственный начальник —
нам не могло заранее сказать,
где, на каком на рубеже печальном
погубит нас последняя гроза.
...Есть справедливость и в несправедливости.
И ты поймешь, в лицо увидев смерть,
чтобы солдатами мальчишкам вырасти —
необходимо быть готовым умереть.
ГОРИТ ФИТИЛЬ...
Горит фитиль в латунной желтой
гильзе.
Табачный дым плывет по блиндажу.
А через час — о мама дорогая, —
мы в наступление пойдем.
И может быть, я сам того не знаю,
меня сразит фашистский автомат,
и упаду я мертвый в чистом поле,
широко руки разбросав.
Друзья отыщут труп мой после боя
и, на шинелку молча положив,
под залп ружейный навсегда зароют
в окопе старом на бугре.
А через месяц в дом наш похоронку
в конверте сером почта принесет,
что сын твой — мама, мама дорогая, —
в боях за Родину погиб.
Но ты не плачь, не плачь, моя родная,
не мучь себя и сердце не терзай:
ведь на войне есть правило такое —
кому-то нужно умереть...
Горит фитиль в латунной желтой гильзе.
Табачный дым плывет по блиндажу.
И через час — о мама дорогая, —
мы в наступление пойдем.
ПЕРЕД АТАКОЙ.
Лейтенанту Валерию Дементьеву,
саперу
Примкнуты штыки и подсумки
расстегнуты.
Запалы в гранаты поввинчены намертво.
Присели солдаты в траншее на корточки
с чужими, застывшими, серыми лицами.
Ну что же, товарищ! — вперед так вперед.
Уйми суматошно стучащее сердце.
Пусть будет, что будет, — и стерва-война
промечет свой жребий: орел или решка...
ШТУРМОВЫЕ СТУПЕНИ.
Ждать недолго:
в откосах траншей
штурмовые отрыты ступени —
и пехота, царица полей,
изготовилась для наступленья.
И когда отсчитается время,
отведенное артподготовке,
замелькают наверх по ступеням
на солдатских ботинках подковки.
И заученно, как на ученье,
развернет свои цепи пехота —
отделение за отделением,
взвод за взводом, рота за ротой.
И пойдут, ощетинясь штыками,
через насыпи, через воронки —
захрустят, заскрипят под ногами
заржавевшие в грунте осколки.
Но без боли воспримет душа
эти резкие, жгущие звуки:
хорошо
пехота
пошла —
как по нотам солдатской науки!
ОГЛОХШАЯ ПЕХОТА.
И он кричит:
— За Родину! Ура!..—
И мы встаем за нашим помкомвзвода.
А под ногами — жухлая трава,
над головами — каска небосвода.
И тотчас же, испуганно спеша,
бьет пулемет от крайнего сарая —
и звук такой, как будто не дыша
натянутую простынь разрывают.
А после — словно ливень кирпича:
стеной встает нерасчленимый грохот.
И сквозь него, стреляя и крича,
бежит
вперед
оглохшая пехота.
И кто-то рвет шинельное сукно,
и кто-то в чистом поле умирает,
а помкомвзвода машет нам: — За мной! —
и рот в беззвучном крике раздирает.
И вот уже — разрушенный сарай.
Гранаты в пулеметчиков швыряем...
Еще рывок —
и мы передний край
с землей и кровью весь перемешаем.
— Круши их, гадов!..
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
