Контакте Окопные стихи.
ЗАМПОЛИТ.
Шли Брянщиной. Фриц драпает.
Большое село — Ишово.
Часть изб горит. Старуха произносила речь...
Из фронтового дневника. 20 сентября 1943 года
Помню:
стоя на пожухлом склоне, вытянув натруженные руки, к нам, идущим по селу колонной,
с речью обратилася старуха.
Стлался дым — чадили гарью хаты:
фрицы драпанули из села,
и остались после них, проклятых,
как обычно — пепел и зола.
И хотя уже мы пол-России видели в руинах и слезах, . горло жгли — старухины,
простые, не из книжек взятые слова.
И Вершинин Колька, мой наводчик, произнес — серьезно так на вид:
— Неплохой бы вышел, между прочим, из мамаши этой замполит!..
А у замполита сдали нервы. И, проковыляв с пригорка, мать принялась над нами,
как над мертвыми, жалобно, по-бабьи, причитать.
Тут мы растерялись
на мгновенье.
А Вершинин Колька говорит:
— Мать! Не хорони нас прежде времени.
Это дело, знаешь, не горит...
И уж все на свете перепутав
и не зная, как себя вести,
на прощанье стала нас старуха
по-крестьянски истово крестить.
И мы шли —
повзводно и поротно,
с богом незнакомые вовек,
шли
в шеренгах, сдвинувшихся плотно,
словно все — один мы человек;
шли
под это крестное знаменье,
как когда-то предки наши шли,
шли сурово
под благословенье
русской
исстрадавшейся
земли.
ЗАБОТА.
Памяти Тони Красной,
погибшей в Восточной Пруссии весной 1945-го
Ползешь ты по-пластунски
целиною
под минный вой и пулеметный треск,
с брезентовою сумкой за спиною,
на сумке — в белом круге красный крест.
И можешь ты, и можешь — безвозвратно
погибнуть в этом крошеве стальном —
единственная женщина по штату
на весь 2-й стрелковый батальон.
И, яростно поднявшись из воронки
и чувств своих солдатских не сдержав,
тебя, интеллигентную девчонку,
в царя и в бога материт сержант...
ШУРОЧКА ШАТСКИХ.
Ах, у Шурочки Шатских
крепкие ноги!
И зеленая звездочка на армейском берете.
Ах, на Шурочку Шатских зыркают многие.
Только Шурочке Шатских — надоело все это.
Третий год уже Шурочка Шатских на фронте.
Третий год она тянет солдатскую лямку.
Третий год днем и ночью она телефонит
по капэ и энпэ, блиндажам и землянкам.
Тут не всякий мужик может выдержать долго:
не убьют и не ранят — так нервы сдадут.
Ну а девушка, баба?.. Подумайте только —
каково ей в грохочущем этом аду!..
Натурально — ее окружают заботой.
Ну да кто окружает? — все те ж мужики.
Так порой увлекаются этой работой —
что хватай вещмешок, на край света беги.
Можно было бы замуж: женихов тут — навалом.
Но кого же обрадуешь жизнью такой,
если мужа как следует ты не узнала,
а назавтра, глядишь, уже стала «вдовой?..
Тяжело!
И хотя ей известно — иначе
здесь, на фронте, нельзя, что война есть война, —
все равно тяжело... Потому-то и плачет
по ночам, без причины как будто, она.
И вы знаете что? —
с этой горькою болью вы оставьте ее, ради бога, вдвоем.
Пусть поплачет спокойно. Пусть наплачется вволю.
Станет Шурочке Шатских полегче потом...
ЦЫГАНКА.
В бурьяне, в пыльном
закутке,
у разбомбленного вокзала
цыганка в расписном платке
солдату старому гадала.
Дремал на рельсах эшелон,
бойцы лениво вдоль сновали,
и покореженный перрон
хрустел асфальтом под ногами.
Зенитки прятались за садом,
замаскированные ветками, —
и фронтовую канонаду
чуть доносило душным ветром...
Прицепят скоро паровоз,
вагоны с лязгом стронет с места --
и эшелон под стук колес,
бросая тени под откос,
уйдет в глухую неизвестность.
И, чтоб узнать сквозь дым и гарь,
что ждет вдали за полустанком,
не пожалев ржаной сухарь,
солдат гадает у цыганки.
Ложатся карты на подол —
и сразу видно, что потрафили:
рядком так — дама и король,
как на семейной фотографии.
У дамы личико картинное,
румянец жаркий на щеках,
и держит с пальчиком откинутым
изящно розочку в руках.
Король же, витязь синеокий,
чтоб даму сердца оберечь,
поднял, торжественный и строгий,
к плечу короткий острый меч...
Испытанное утешенье:
дорога близкая, потом —
с крестовым королем сраженье
и госпиталь — казенный дом.
Но пусть та сказка и не нова,
а нет желаннее конца,
чем встреча с дамою бубновой,
наперекор судьбе суровой,
ах, у знакомого крыльца!
И, отпустив, нудьга тупая
солдату сердце не сосет.
Цыганка свой сухарь грызет,
по-бабьи тяжело вздыхая.
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
