Контакте Окопные стихи.
ПИСТОЛЕТ-ПУЛЕМЕТ ШПАГИНА № 1961.
Не смерть страшна. Тоска-страшнее...
И, взяв из пирамиды ППШа
уйдешь в глухой конец траншеи
и, стиснув зубы, не спеша,
перекрестишь огнем из автомата
и ночь, и звезды –
вдоль и поперек!..
И расползется серенький дымок.
И порохом потянет горьковато,
а перегретым маслом - от ствола.
И запахи машинного тепла
свершат свое немое колдовство,-
и острое почувствуешь сродство
с свирепым постоянством ППШа.
Вернувшись, в сонном храпе блиндажа
достанешь шомпол, ершик и протирку,
присунешь ближе тусклую коптилку –
и будешь,
успокоенно и долго,
вздыхая временами только,
перетирать и чистить автомат:
Товарищ мой окопный, друг и брат!
СОЛДАТСКИЕ ЯМБЫ.
«Если смерти, то мгновенной»
—
пожелание военных лет.
Хотя и говорят, что смерть такая — благо,
А для себя я выбрал бы совсем другую смерть.
Пускай уж лучше мучиться, срывать бинты и плакать,
Но мне б хотелось все-таки в лицо ей посмотреть.
Из всех смертей — мгновенная, пожалуй, всех нелепей.
Совсем не милосерден се обманный вид:
Как топором по темени — шальной осколок влепит,
И ты убит — не ведая, что ты уже убит,
Оборвалось дыхание на полувздохе. Фраза,
На полуслове всхлипнув, в гортани запеклась;
Неуловимо быстро — без перехода, сразу —
Мутнеют, оплывая, белки открытых глаз.
И не успеть теперь уже, собрав сознанья крохи,
Понять, что умираешь, что жизнь твоя прошла,
И не шепнуть, вздохнувши в последний раз глубоко,
Всему, с чем расстаешься, солдатское «прощай»...
Нет!— пусть вовек минует меня такая благость.
Просить у смерти скидок — наивно для бойца.
Я все изведал в жизни. И если смерть осталась —
Ее я должен тоже изведать до конца.
КОБЫЛА.
Кобылу убило — Машку...
Какой день не могу прийти в себя!
Машка, когда помирала,—
сказать «подыхала» язык не поворачивается,—
плакала.
Глядела на меня — и плакала.
Я гладил ее потную шею,
шея мелко дрожала,—
и тоже слезы капали:
полтора ж года вместе ездили-воевали!..
Ребята говорили:
«Да пристрели ты ее, Макарыч, чего мучается!»
А я не мог — и им не дозволил:
«Пускай еще хоть маленько поживет...»
Машка вздохнула тяжело и шумно —
и затихла.
Я закрыл ей глаза,
потом сволок (ребята подмогли) в воронку от бомбы,—
той бомбой ее и убило, бедную,—
и сам, самолично, забросал землей...
Ох, господи ты боже мой!
Ну мы, люди, ладно,—
а за что бессловесная-то животная страдает?..
БРОНЕБОЙЩИК.
Памяти Василия Шукшина
Странно звучит этот
старый цыганский романс
здесь, в блиндаже, под аккорды солдатской гитары:
«Нет, не хочу я любви мимолетной,
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь.
Если полюбит, то скоро разлюбит,
Сердце остынет и скажет: «Забудь!»
Нет, не хочу я любви мимолетной.
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь».
У бронебойщика хриплый, прокуренный голос.
Слиплись на лбу — из-под каски упавшие волосы.
Он и гитара прошли сто дорог фронтовых,
но не усохли душой в грохоте танковых траков:
«Нет, не хочу я любви мимолетной,
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь.
Если полюбит, то скоро разлюбит,
Сердце остынет и скажет: «Забудь!»
Встретит он завтра в окопе, с ружьем бронебойным,
час свой последний... Но прежде — от выстрела резкого
танк запылает мазутно-оранжевым пламенем,
и бронебойщик, хмельной от восторга и ярости,
вдруг заорет, запоет во все горло с напарником:
«Нет, не хочу я любви мимолетной,
Пусть ее жаждет другой кто-нибудь!» —
строчки заветные песни своей лебединой...
ПАМЯТЬ.
Они патроны, что ли,
берегли,
прикалывая раненых штыками.
А те —
пошевельнуться не могли,
лишь закрывались в ужасе руками.
И так ломались кости,
как хрустят
говяжьи туши при разделке мяса,—
и корчилась, стеная и хрипя,
живая человеческая масса...
Казалось бы — прошло уж столько лет!
Казалось бы — забыть уже пора.
Но стоит только тронуть этот след —
сама к оружью
тянется
рука.
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
