Контакте Окопные стихи.
ТРУСОСТЬ.
Немцы встали в атаку...
Он не выдержал — и побежал.
— Стой, зараза! — сержант закричал,
угрожающе клацнув затвором,
и винтовку к плечу приподнял.
— Стой! Кому говорю?! —
Без разбора
трус,
охваченный страхом,
скакал,
и оборванный хлястик шинели
словно заячий хвост трепетал.
— Ах, дурак! Ах, дурак, в самом деле...—
помкомвзвода чуть слышно сказал
и, привычно поставив прицел,
взял на мушку мелькавшую цель.
Хлопнул выстрел — бежавший упал.
Немцы были уже в ста шагах...
ОНИ.
Мы еле-еле их сдержали...
Те, что неслися впереди,
шагов шести не добежали
и перед бруствером упали
с кровавой кашей на груди.
А двое все-таки вскочили
в траншею на виду у всех.
И, прежде чем мы их скосили,
они троих у нас убили,
но руки не подняли вверх.
Мы их в воронку сволокли.
И молвил Витька Еремеев:
— А все же, как там ни пыли,
чего уж там ни говори,
а воевать они — умеют, гады!..
ПОД ПУЛЕМЕТНЫМ ОГНЕМ.
Старшему лейтенанту
В. Шорору
Из черной щели амбразуры —
из перекошенного рта —
по нас,
по полю,
по лазури —
«та-та-та-та!», «та-та-та-та!..».
А мы лежим и хрипло дышим,
уткнувшись касками в траву,
и пули —
спинами мы слышим —
у ног тугую землю рвут.
И страшно даже шевельнуться
под этим стелющим огнем...
А поле — гладкое как блюдце,
и мы — как голые на нем.
ФЛОТСКИЕ.
«Шварцентойфельн» — черные черти,
так называли гитлеровцы нашу морскую пехоту.
Ты когда-нибудь видел, как ходят в атаку матросы?..
Это жуткое зрелище, дыбом встают волоса:
хлынут молча, без выстрелов, черные цепи с откоса —
и от топота ног фронтовая замрет полоса.
В бескозырках, без касок, в распахнутых настежь
бушлатах,
с якорями на бляхах затянутых флотских ремней
и в фланелевках синих, в тельняшках своих полосатых
они, видно, и вправду похожи на сказочных лютых чертей.
Надо нервы стальные, чтоб выдержать эту лавину:
ведь матрос не заляжет, покамест матрос он живой.
И сутулят у «геверов» пулеметчики взмокшие спины,
и наводчику спазмами сводит бурчащий от страха живот.
— Шварцентойфельн! Матрозен!..—летит по фашистской
траншее. А навстречу уже хлещет с ходу: — Полундра! Даешь!..—
Набухают от крика матросские жилы на шеях,
и от их автоматов теперь никуда не уйдешь.
Ствол глядит прямо в душу карающим пристальным
взглядом.
Час твой пробил, захватчик, дрожи не дрожи.
Ведь матросы, когда погибают, не просят пощады —
ну и ты от матросов пощады не жди!..
* * *
Они бегут без выстрела и крика.
У нас в траншее тоже стало тихо.
И видно только на поле открытом,
как под ногами мечется гречиха.
Не пьяные, но под хмельком солдаты...
И — рукава по локти закатав,
молчащие до срока автоматы
привычно держат возле живота.
За голенища сунуты гранаты,
чтобы сподручней было вынимать...
— Ну до чего ж нахальны эти гады!
Мы их сейчас научим воевать...—
И, докурив до пальцев самокрутку,
сержант — окурок, плюнув, загасил.
Потом, в теченье многих суток,
к нам трупный запах ветер доносил.
* * *
Я солдат. И когда я могу не стрелять — не стреляю.
Я винтовочный ствол дулом вниз опускаю.
Ведь на фронте бывает, от крови шалеешь —
и себя не жалеешь, и врага не жалеешь.
И настолько уже воевать привыкаешь,
что порой и не нужно, а все же стреляешь...
Да, солдат убивает. Так ведется от века.
Только поберегись — ив себе не убей человека.
УЛИЧНЫЕ БОИ.
Памяти Константина Симонова —
солдата, поэта
Думали, уйдем на отдых... Но теперь на отдых —
плюньте!
Предстоят труднейшие бои — уличные, в населенном
пункте.
Это вам не в чистом поле: тут кирпич, бетон и камень,
да еще хрустят обломки черепицы под ногами.
Тут не выроешь окопчик, мать-земля тебя не спрячет, —
тут разрывами снарядов на асфальте раскорячит,
и совсем без проволочек — по башке твоей по стриженой
как погладит, так погладит вывороченной булыжиной.
Тут тяжелые орудия бьют с кратчайших расстояний
трехпудовыми снарядами по дверям и окнам зданий,
и густая пыль кирпичная в отсветах кроваво-ржавых
заволакивает улицы вместе с дымом от пожаров.
А бомбежки? В чистом поле, право слово, как-то легче:
ну землей тебя окатит, ну — осколком покалечит,
тут же, в каменных коробках, словно в склепе на
кладбище:
рухнет на плечи стена — и костей твоих не сыщут.
Ну да это всё — цветочки. Ягодки — тогда, когда ты,
свирепея, в дом ворвешься вслед за брошенной гранатой
и по стершимся ступеням, и на лестничных площадках
от квартиры до квартиры путь прокладываешь в схватках.
Тактика — одна и та же: кувырком летит граната,
а потом, когда взорвется,—очередь из автомата:
двери — в щепки, мебель — в щепки, зеркала и окна —
вдрызг,
и на выбитом паркете — веера кровавых брызг.
Думали, уйдем на отдых...
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
