Контакте Окопные стихи.
СХВАТКА.
Не драка это, нет! А схватка на ножах.
Бой — с применением холодного оружия.
Ссутулившись, ты ходишь полукружием
вокруг него, а он — вокруг тебя,
не отступая ни на шаг
и руки, точно клещи, разведя,
одну — с ножом, другую — для защиты.
И дышите, как звери, тяжело,
прицеливаясь намертво друг к другу,
выбрасывая согнутую руку,
чтоб отвести удар — и, пошатнувшись ложно,
бить самому,— и коль не повезло,
лицом уткнуться в пыльный подорожник...
Дай бог, чтоб это был не ты!
СЕРЖАНТ.
Отбомбившись, «юнкерсы» ушли...
Выложили, сволочи, всю норму!
Комья развороченной земли —
словно после яростного шторма.
Черные глубокие воронки
сизым кучерявятся дымком,
и звенит, как эхо, в перепонках
вой фугасок тонким комаром.
Пахнет отработанной взрывчаткой,
свежей кровью и сырой землей, —
и на лицах, бледных и испачканных,
отпечаток тяжести немой.
Мы сидим — очухаться не можем.
По щекам размазываем грязь.
Все кишки спеклись от мелкой дрожи.
Лечь бы — и лежать, не шевелясь,
и не двигать ни рукой, ни шеей,
пусть война чуть-чуть повременит...
Но сержант бежит уж по траншее
и охрипшим голосом кричит:
— Приготовиться к отражению танковой атаки!
И тогда встаем мы через силу.
И, гранаты в нишах отыскав,
видим, как в притихшую низину
выползают танки из леска.
Вьется за стальными черепахами
пыль столбом, бензиновая вонь, —
по траншее, бомбами испаханной,
открывают пушечный огонь.
И опять заваривают кашу.
Пыль, и дым, и гарь — не продохнуть!
Нутряной, туберкулезный кашель
прямо выворачивает грудь.
Голову раскалывает грохот,
мысли рвет снарядный свист и вой,
и уже мы понимаем плохо,
что творится на передовой...
А сержант ныряет по ячейкам —
раненую ногу волочит —
и, погон сминая чей-то,
в уши жарко дышит и хрипит:
— Вы что тут—заснули, мать вашу? Гранаты к бою!..
* * *
Мы устали так страшно, что нам уже все безразлично.
Лишь затихнет стрельба — где стоим, там и валимся
замертво.
И в траншею вползает с тротиловым дымом безмолвие.
И средь этой — скорее могильной, чем сонной — тиши
бродит, еле держась на ногах, добровольный дежурный —
сержант,— может быть, больше всех и измученный.
Он не то что присесть — он боится замедлить шаги,
чтоб цигарку скрутить... Потому что замедлит — уснет;
потому что теперь, даже если начнется опять канонада,
не проснется никто. Надо будет пинками будить,
надо будет хлестать по щекам и над ухом стрелять, —
а иначе фашисты, дойдя до траншеи, повырежут сонных.
НЕПРИМИРИМОСТЬ.
В патронник загоню патрон.
Затвор поставлю на предохранитель.
Готово все для похорон, —
давайте, что ли, подходите.
Берите...
Но запомните одно:
ох, дорого вам это обойдется! —
коль скоро мне греметь на дно,
то вам меня сопровождать придется.
Я жизнь свою задаром не отдам.
Умоюсь я — и вас умою кровью.
Мы смерть разделим пополам,
и вашу долю — вам я приготовлю.
И то, что это все не болтовня,
вы сами в этом скоро убедитесь,
и прежде чем приняться за меня —
вы за себя сначала помолитесь.
Пускай глаза мне выклюют вороны
и белый свет я больше не увижу, —
до самого последнего патрона
не принимаю вас
и ненавижу...
Я кончил.
Ровен сердца стук.
И отжимаю я предохранитель.
Ну, что вы заскучали вдруг?
Давайте, суки, подходите!..
МИНОМЕТЫ 82 ММ.
Команда — как звенящая струна:
— Осколочными! Залпом! По пехоте!..—
И девять мин стального чугуна
мелькнут из девяти стволов минроты.
И с промежутком в несколько секунд,
повтором отработанного штампа,
сухое небо, хлопнув, рассекут
еще, быть может, три-четыре залпа.
И в ожиданье — пот покроет лбы.
У минометов станет очень тихо.
Как доги — вороненые стволы
присядут чутко на опорных плитах...
А там, вдали, за рыжим косогором,
где движется в атаку немцев строй,
вдруг по ушам бегущих гренадёров
ударит низвергающийся вой.
И лопнет, как звенящая струна.
И вспухнет грязно-желтыми дымками.
И девять мин стального чугуна
рванут у гренадёров под ногами.
И с промежутком в несколько секунд,
обвалами карающего воя,
раздавят, раскромсают, рассекут
нейтралку с окровавленной травою...
И остановит гренадёров смерть.
И возликует наша оборона.
И на траве останутся чернеть
тарелки минных выжженных воронок.
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
