Окопные стихи.
* * *
Отвалите к дьяволу, заботы!
Веселись, солдатская душа!..
На войне сегодня у пехоты
жизнь на сто процентов хороша.
Шефы нам прислали угощенье:
табачку, пельмешек и кеты —
ну и, натурально, с добавленьем
злой сорокаградусной воды.
И хотя по кружкам нам плеснули,
может быть, всего на три глотка, —
к сердцу будто мягко прикоснулась
чья-то очень добрая рука.
А потом мы письма вслух читали,
карточки раскладывали в ряд
и с большим азартом обсуждали
фото незнакомых нам девчат.
Ну, теперь у ППС работы
будет — успевай печати класть!
С женским полом бравая пехота
наведет устойчивую связь.
Станет экспедитор Миша
вплоть до наступления ворчать:
— Пишем всё, славяне, пишем —
надо книги, что ли, выпускать...
Отвалите к дьяволу, заботы!
Отдыхай, солдатская душа!
На войне сегодня у пехоты
жизнь до удивленья хороша.
БАННЫЙ ДЕНЬ.
Что надо, чтобы помыться в бане?
Дрова и воду.
Но за дровами изволь тащиться в лес,
до которого с километр,
а по воду — на речку,
до которой метров четыреста.
А много ли дров натаскаешь на горбу,
а воды — в ведрах,
да еще зимой, по глубокому снегу?..
Вот и выходит:
паримся мы и без парилки знатно,
а для мытья —
несколько котелков теплой воды на брата.
И все равно:
возвращаешься по тропке на передовую —
фрицы не стреляют, тихо,
снег поскрипывает, звезды на небе,
белье чистое, одежка прожарена, —
легче стало! —
и кто-нибудь да обязательно скажет:
— Эх, теперича б четвертинку раздавить!..
* * *
“Особый отдел”...
Он и вправду — особый.
Располагается особняком,
в землянке какой или избе,
и непременно с часовым возле входа,
снующим как маятник взад и вперед
с винтовкой в руке наперевес, —
как у здания НКВД на Лубянке
для наведения трепета на пешеходов.
Только тут не Лубянка, а фронт!
И слабонервных тут нету.
И у землянок других или изб —
у командира полка,
у начальника штаба,
у замполита — нет часовых,
поскольку народу в полку — некомплект:
не со своими сражаются...
* * *
Запасной полк. Тоскливо. Начало сорок третьего года.
Внезапно меня вызывают в особый отдел.
Иду и дрожу: “Зачем?”
В теплой просторной землянке
капитан пьет чай с печеньем. “Хочешь?”
Я и забыл, что на свете есть печенье, —
конечно: “Хочу!” Я пью чай, а он —
расспрашивает: кто я, что и откуда?..
И предлагает стать осведомителем.
Хорошо, что печенье я уже съел —
застряло бы в глотке!
А он говорит: “Понимаешь, сержант,
ты останешься до конца войны
в нашем полку, а после войны пошлем
в училище, — карьера!”
Я сразу воспрял духом: “Но я хочу на фронт!”
А я и впрямь собирался увидеть передовую
собственными глазами. “Ты что, серьезно?”
“Серьезно!” Я, говорю, собираюсь стать
писателем, а потому — рвусь на передний край...
Он подумал и сказал: “Зря я тебя печеньем кормил.
Ты — дурак, нам такие не нужны”.
В ОБОРОНЕ.
В 7.00 нам фашисты играют побудку.
Хоть бы раз опоздали — как бы не так!..
И молотят —
в атаку собрались как будто —
три минуты,
потом до обеда — антракт.
В два часа пополудни — опять артналет.
И опять выжимают весь график, зануды!
Ну а вечером — ужин,
и снова он бьет
аккуратные эти свои три минуты.
Наши делают иначе.
Без педантизма.
Ничего не узнаешь, пока не начнут.
И дают этой падали по организму
то по пять, то по семь, то по девять минут.
Арифметика!..
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно