Контакте Окопные стихи.
* * *
У меня никогда не укладывалось в голове,
почему штрафников отправляли на передний край...
Разве совершившим преступления место там,
где воюют и гибнут честные люди, цвет нации?
По-моему, в античной Греции поступали логичнее:
штрафников лишали права носить щит и меч
и подвергали остракизму — изгоняли с родной земли.
Потому-то там и не орали глупые командиры
на солдат в тылу: “На передок, в окопы отправлю!” —
как у нас, — и никто не хотел понять, какое же
представление после таких угроз складывается у людей
о переднем крае, месте кровавом, но святом...
Мы об этом в окопах часто говорили — с горечью и злобой.
КОМБАТ.
Сколько лет командиру батальона?
Двадцать. Бреется недавно.
В мирное время его бы и бригадиром не назначили,
все б учили да воспитывали.
А на фронте он заворачивает военным колхозом
в 400 штыков, —
и ничего, получается!..
Ходит в траншее с березовым прутиком в руке,
пощелкивает по голенищам яловых сапог —
и не приказывает, нет,
а дает (как говорит, посмеиваясь) ЦУ, “ценные указания”,
к офицерам обращаясь на “ты”,
а к пожилым сержантам — по имени-отчеству.
На склад трофейные пулеметы он не сдает —
распределяет по ротам,
и если батальон поднимается в наступление,
шквал пулеметного огня высокой плотности
обрушивается на окопы противника:
хрен башку высунешь — продырявит!
А в обороне устраивает огневые засады:
выдвинет на фланги, за проволочные заграждения,
пулеметные расчеты,
и те неожиданно, когда фрицы пойдут в контратаку,
врубят кинжальным огнем по серо-зеленым цепям —
лишь брызнут клочья мундиров в крови да щепа
от прикладов.
Вот такие пироги!
Вот так воюет старший лейтенант Коктев,
которого в мирное время — по молодости лет —
и бригадиром бы не назначили.
* * *
— Товарищ полковник! Там снайпер. Пройти
невозможно.
— Давайте проверим: пошлите солдата.
— Вы убедились, товарищ полковник?
— Пошлите второго: возможно, случайность.
—Товарищ полковник!..
— Пошлите и третьего: для подтверждения.
— Ну что вы молчите, комбат? Вы правы: там снайпер.
* * *
Он самодур.
Врождённый самодур и тупица.
Но у него на погонах звездочка,
и мы — хотим, не хотим —
должны ему подчиняться.
Он уже загубил половину роты
и собирается погубить другую.
Но и мы кое-чему научились,
и когда он бросает нас
на проволочные заграждения, —
мы расползаемся по воронкам
и ждем, когда ему надоест
надрывать горло из окопа,
он вылезет и начнет поднимать нас
под огонь немецких пулеметов.
Однажды он и сам угодит под него...
* * *
Наступаем...
Каждый день — с утра, вторую неделю — наступаем.
Господи ты боже мой! — когда же кончатся
эти бездарные атаки на немецкие пулеметы
без артиллерийского обеспечения?..
Давно уже всем — от солдата до комбата — ясно,
что мы только зря кладем людей, —
но где-то там, в тылу, кто-то тупой и жестокий,
о котором ничего не знает даже комбат,
каждый вечер отдает один и тот же приказ:
— В России народу много. Утром взять высоту!..
* * *
Все было на войне — и трагизм, и самопожертвование...
Но было еще и нежелание умирать по приказам
бездарных командиров. И тогда рождался
солдатский саботаж — скрытый протест
отчаявшихся людей, готовых умереть за Родину,
а за бездарных командиров — нет.
* * *
Март! —
ощетинились дзоты в траншее штыками-сосульками
и — пулеметным огнем — булькают, булькают, булькают.
Снег на нейтралке осел. И перед взором предстало
то, что зима белизною своей прикрывала:
ржавые спины оттаявших мин; колья
с провисшей колючею проволокой; выше, у взгорья,
словно мочало — густая трава прошлогодняя;
от пулемета немецкого — черная лента негодная;
гребни снарядных воронок с землею наваленной;
пара торчащих из снега растоптанных валенок.
Март —
и капель засверкала на солнце прозрачными пульками,
только совсем не известно, чего она нам-то
набулькает...
* * *
Пусть пишут, что хотят...
Но я-то знаю,
как надо и не надо воевать,
чем отличается обстрелянный боец
от своего зеленого собрата:
бывалый — бережет себя в бою,
он осторожен и предусмотрителен,
он даже может показаться трусом
тому,
кто ни хрена не понимает
в коварной диалектике войны
и кто горазд победу добывать
не вражеской — своею кровью...
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
