Контакте Окопные стихи.
ПРЕСЛЕДОВАНИЕ.
(Сентябрь 1943)
Фашист ушел в очередной драп-марш...
Так — каждый день, в течение недели.
Покормят утром:
— Ро-ота, ша-а-гом арш! —
И — брички позади затарахтели.
Лишь к вечеру наткнемся на него.
Ни шагу кони не ступают дальше.
Но у него обозы все давно
готовы к продолжению драп-марша.
А ночью, поздно, и заслон уйдет —
на “опель-блицах”, тихо, незаметно.
К утру, считай, он снова драпанет
на несколько десятков километров.
И вновь с рассветом:
— Ро-ота, ша-а-гом арш! —
Фашист ушел в очередной драп-марш...
ПЕРЕЖИВАНИЯ.
Ох и тяжко повару, когда наступление!..
С рассветом, позавтракав, батальон уходит вперед.
Хозвзвод — за ним. А я варю обед на старом месте:
где там на месте искать дрова и воду!..
Часа через три еду и я — один как перст,
с гнедой кобылой на пару — по пустынным проселкам, —
и чем дальше, тем муторнее на душе.
Командир, ясное дело, списал маршрут с карты,
но на карте одно, а на местности — поди разберись!
Деревни герман спалил, указатели поснимал, гад,
жители, что остались в живых, еще по лесам, —
спросить не у кого: “Хозяйка, а где дорога на Бабино?”
А они, дороги эти, скрозь одинаковы,
измолочены так, что хрен разберешь, кто куды ехал!
Возьмешь не по той — и заместо своих пожалуешь
к герману.
Думаете, таких случаев не было? Ого, скоко хотишь!..
А мины? Пропади они пропадом! Саперы спешили —
наедешь на какую, и останется от тебя и от кухни
лапша на придорожных кустах.
Догонишь батальон — тоже не мед.
Солдаты устали, издергались, голодные, злые,
чуть не с кулаками встречают:
— Где пропадал? Баб щупал по подворьям? —
и даже командир хозвзвода, мужик тихий, с понятием,
и тот попрекнет:
— Ну и бестолков ты, Семен Степаныч! Я ж тебе
все на бумажке расписал...
И — поверите, нет? — стоишь у кухни с половником,
разливаешь лапшу, а слезы так и капают сами собой —
то в котелки, то в котел.
Хорошо, темно уже — не видать.
ХЛЕБ.
Осядет бруствер от дождей.
Весною трактор поле вспашет.
И от воронок и траншей
не сыщешь и намека даже.
Взойдут хлеба...
И рожь наклонит
колосья колкие свои.
И ничего уж не напомнит,
что здесь когда-то шли бои.
И разрывные пули щелкали
в густых некошеных хлебах,
и рожь со сбитыми метелками
едва стояла на ногах;
и, дымным пламенем объятая,
трещала, выстрелы глуша, —
и мы когда-то здесь солдатами
у огневого рубежа,
глаза рукой от жара пряча,
держались из последних сил, —
и ветер, резкий и горячий,
чужие крики доносил.
И озверев, осатанело
они ломились напролом,
а мы их лежа и с колена
рубили залповым огнем;
и падал гад фашистский, падал
лицом в горящую стерню, —
и кровью пахнул и металлом
тот хлеб, убитый на корню.
В освобожденном селе
Четвертая атака
Он принял смерть спокойно
В блиндаже связистов на опушке
А что им оставалось делать?
Когда напишут правдивую книгу...
власть - это почетно
